Кляксы на лице. Артур Хейби
так, словно хотела обнять себя, утешить.
Мне хотелось вернуть Марка к жизни.
Не важно, как я это сделаю. Но главное, предотвратить плачь той несчастной женщины, которая плакала по нему, которую я знал, и мне было так жалко её, что хотелось разрыдаться вместе с ней на весь двор и всю улицу. Чтобы наш плач звучал в кронах деревьев, между листьями каждого дерева, что росли в этом кладбище и окинул весь город, всю страну так, чтобы услышали все люди, а когда наш голос поднимется так высоко, что и глазам не будет видно, это услышит тот, кто решает, кому умирать, а кому жить. Чтобы он вернул Марка к жизни, потому что иначе никак нельзя, чтобы кто-то плакал и не хотел больше жить, как этого желала мама Марка. Нельзя такое допускать. Он просто не может этого допустить. Не должен.
Она рыдала, прикрываясь ладонью, но капли слёз просачивались сквозь пальцы и блестели прямо мне в глаза, словно говорили, что она ждёт, чтобы я всё вернул. Поднялся выше деревьев вместе с ветром к облакам, узнал, что таится в тех высотах и вернулся – неважно как – с её сыном в руках, раскинул руки перед всеми и опустил его на землю. Живого, невредимого.
В голову просочилась мысль, что я этого сделать не могу. Я гнал эту мысль прочь, чтобы и духу её здесь не было, но я не мог, словно я сам в это верить не желал и начинал понимать, будто уловил незримую истину, которая позволяла мне оставаться разумным человеком, не сойти с ума.
Мне хотелось утешить её, обнять и разрыдаться вместе с ней, словно я мог понять её скорбь. Уронить свою голову ей на колени, словно маленький ребёнок и заплакать. Вдруг я понял, что она тоже не хочет никого видеть вокруг, как и я сам. Внезапно я почувствовал, что это мой самый близкий человек на земле, с кем рядом можно просто усесться и без причины расплакаться, словно нет больше смысла в жизни. Не будет никто беспокоить вещами, которые тебя не интересуют, и никогда не интересовали до этого. Мне хотелось упасть ей на колени и разрыдаться по одной лишь важной причине, из-за одной только главной причине: Марка больше нет… Марка больше нет. Нет его чёрт побери…
…и не будет уже никогда. Какого чёрта подобное может произойти, чтобы кто-либо ушёл из жизни. Как тот, кто решает кому жить, а кому нет, вдруг понял, что Марк Захаров должен умереть? Не должно же быть так, не должно, разве нет? Как может хороший человек вдруг умереть из-за того, что он оступился об мяч? У меня в голове не укладывается такая мысль, чтобы хороший, отличный парень бежал по футбольному полю, а потом вдруг упал…и умер. Он умер! Он, чёрт возьми, умер!
В глазах у меня родилась слеза, но я попытался не придать этому значения.
Елена Петровна взглянула на меня, словно услышала мои мысли, и вместо того, чтобы опустить свой взгляд, как обычно, я его удержал на ней, но я не испытывал никакой наглости, а наоборот, будто должен был смотреть на неё в ответ. Она ждала этого, ответного взгляда человека, который на самом деле понимал её чувства, и я их на самом деле понимал. Я видел, как продолжали литься её слёзы, и вдруг заметил, как увлажнились