Должники. Татьяна Лунина
хорошо, как сейчас… И так плохо. Вы, сударыня, вернули мне желание видеть людей. Как бы дальше ни сложилась судьба, я вам очень за это благодарен.
– Олег Антонович…
– Молчите! Я уже, может, лет двадцать ни с кем так не общался, – он задумался и долго не произносил ни слова, словно испытывал чужое терпение. Тишину нарушали лишь детское сопение да потрескивание свечи. Дрова прогорели, Тоня поднялась с табуретки, намереваясь подкинуть в печку пару поленьев. – Не нужно, – остановил ее хозяин, – я сам, – открыл дверцу, поворошил кочергой вспыхивающие угли, подбросил дров, раздул огонь. В печке снова весело загудело. Боровик вернулся к столу. – Вы, сударыня, лечили ребенка, а излечился старик. Угрюмый, озлобленный, подозрительный мизантроп, который ни в грош никого не ставил, – усмехнулся и добавил. – Вероятно, даже себя.
– Зачем вы так, Олег Антонович? Я не встречала человека заботливее и бескорыстнее вас.
Он всмотрелся в гостью с задумчивым видом, как будто решал что-то важное для себя.
– Вы верите в Бога?
– Нет. То есть, какая-то высшая сила, мне кажется, есть, но трудно представить, что кто-то один знает все обо всех и каждом, управляет людьми на земле непонятно как и откуда.
– А небом управляет ваш муж?
– Вы опять шутите, Олег Антонович, – покраснела жена летчика.
– Шучу. А меня, знаете ли, вроде, покидает безбожие… Здесь, Тонечка, вечера долгие, о многом передумаешь, многое переоценишь. Я, вот, тут хвастался давеча перед вами, что одиночка, гордился, что не как все. А зачем пыжился, что хотел доказать вы, наверное, так и не поняли, правда? – она тактично промолчала. – Правильно, иной раз лучше смолчать, чем солгать. Хотя лично я молчунов всегда презирал, считал их трусами и конформистами, способными предать в любую минуту. Таких вокруг меня крутилось в свое время немало. Но разговор не о них, это так, к слову пришлось. Вчера, Тонечка, мне стукнуло полвека.
– Олег Антонович, поздравляю! Если б я знала…
– То что? – не дал договорить юбиляр. – Сплели бы веночек и надели на голову, как римскому триумфатору? В знак признания власти и доблести? Доблесть и власть одна – деньги, без них твоя жизнь ничто, прочерк между двумя датами. Так я думал всегда. Не думал – жил этим, дышал, пил, как воду, – он снял с подсвечника восковую каплю, задумчиво вылепил из нее крохотную лепешку, усмехнулся. – А сейчас засомневался. Может, все это от лукавого? Может быть, деньги – это просто шашни, которые сатана с человеком водит, чтобы посмеяться над Богом… Что скажете, Антонина Романовна? Уклонение от ответа воспримется, как нежелание поболтать с одиноким занудой.
– Не наговаривайте на себя.
– Так что, по вашему разумению, важнее всего? Деньги, любовь, дети, карьера?
– Вы хотите знать, что главнее именно для меня?
– Разумеется.
– Я считаю, что миром правит любовь, а не деньги.
– Согласен, – кивнул Боровик. – Любовь способна на многое, даже сделать двуногое существо властным и доблестным.