Очерки по истории станицы Митякинской и Тарасовского района. Книга 2. Геннадий Коваленко
хозяйничали поганые. Исхудалые, издёрганные, заросшие обильными седыми бородами, они не теряли надежды, что скоро красных разобьют и увидят своих близких. «Живы ли только они?». Все хорошо знакомые лица стариков хуторян и станичников. Все те-же, но с большей уверенностью надежды на грядущий разгром красных. Боевая практика закрепила веру в благополучный для нас конец.
Перед боем
– Мы их всегда бьём. Как пойдём в наступление, так побьём и побьём. Они для того и пришли сюда, чтоб головушки поганые тут сложить и сложат.
Везде радушный приём, везде радость встречи своего человека; расспросы, рассказы: « ну как, кубанцы, правда, пришли они? как танки? … Скоро будут?». Я старался что знал сказать, утешить, обнадёжить.
– Это хорошо, что кубанцы пришли. Теперь мы куды… Берегись красненькие!
– А вот наш новый урядник, – показал собеседник на молодое безусое лицо чеботовского почтальона, бежавшего вместе с хуторянами и всё время сражавшегося в рядах стариков, – через Донец 18 марта переплыл, к «серебряным» представлен (представлен в офицерское производство). А Фёдор Павлович к крестику представлен за отличие. А Павла Михайловича, брат, нет, погиб бедняга и Харитон Васильевич с ним. Да много наших нет, – и повествования сопровождаются тяжёлыми вздохами и искренними сожалениями.
Вспоминали прошлую спокойную жизнь, вспоминали родных, знакомых. И так было легко, приятно среди простых искренних людей, у которых ничего поддельного, скрытого или не искреннего не было.
В середине мая мне вновь пришлось быть среди дорогих стариков, но при другой обстановке. Они сражались уже на Левом берегу Донца, вновь выбивали противника из своих хуторов. Разговаривать с ними долго не приходилось. Старики с торжественными лицами и сияющими радостью глазами спешили на позицию и, заметив меня, кивали головами в знак приветствия или народу пожимали крепко руку и гордо заявляли:
– Не нонче завтра будем дома. Ещё силуется наступать! Нет, уж видно мажь загодя пятки салом… Не пообедаешь, – бросил мимоходом бородатый старик.
Было 20 мая. Солнышко по настоящему, по майскому – весеннему грело с неба. По всему было видно, что наше и здесь возьмёт, и лица у всех были весёлые и солнце-то, казалось, светит будто только нам и травка зеленеет, и жаворонок в небе будто только для нас поёт победную песню. А в полуверсте неугомонно хлопали винтовки, ухали орудия и строчили неугомонные пулемёты. Солнце зашло, и разгоревшийся заревом заката запад стал потухать. Медленно мрак ночи окутал и поле битвы и хутор, плотину с околицей, пересечённой линией наших окопов. Но стрельба всю ночь не затихала по-прежнему, то усиливаясь, то ослабевая, только уханье орудий прекратилось.
В хуторе не спали. Всю ночь по улицам хутора шмыгали конные и пешие люди с донесениями в штаб полка, то в штаб дивизии, которые находились здесь же. Неутомимо работали полевые