Одна нога здесь… Книга вторая. Владимир Владимирович Титов
в Опятичах непристойные частушки про властьпридержащих: князей, бояр, воевод и деревенских старост.
Я зерно стране давал,
Завсегда сам голодал,
А в хоромах князь сидит —
Обожрался и п….ит!
Староста да воевода
Оба ходят молодцом:
Двух свиней чужих пропили,
Закусили холодцом!
Наши князи да бояры
Всё селянина е…т,
А селяне в полной злобе
До упаду пиво пьют!
Воевода мыслю нову
Сказал после ужина:
– Со свиньей скрестить корову
Будет сисек дюжина!
Докука, направлявшийся прибрать пустые кружки из-за соседнего столика, услышал, о чем поют, и немедля вставил своё слово:
А наш миленький князёк,
Замечательный мужик,
Как напьется вдосталь пива —
Сам обгадившись лежит!
Сам обгадившись лежит
И воняет здорово!
Чем подобную скотину —
Лучше нюхать борова!
Спел он, правда, с самым сонным видом, но зато от души, приложивши до кучи ещё пару непристойностей.
Опятический люд власти недолюбливал. Так ведь было за что! Опятичи принадлежали граду Тюрякину, а тюрякинский князь Тужеяр действительно был толстым пьянчугой, невеликого росточка; воевода со старостой, правда не из Опятичей, а из соседского села Черные Забурятичи, на самом деле уворовали темной ночкой хряка, продали его по дешевке, а гривны немедля пропили; а бояре, в отличие от Зибуней, водившиеся тут в избытке, были наглы и назойливы, как ополоумевшие слепни.
Ну а на закуску, непонятно с чего, Заяц со знахарем отчебучили:
Я иду, а мне навстречу
Тополя и тополя.
Почему любовь не лечат
Никакие знахаря?
– Чурич! Так это ж про тебя! – обрадовано хохотнул корчмарь.
– Про меня, – степенно согласился тот.
– Ну и чего ж вы, знахаря, не лечите её, эту любовь?
Чурич странно посмотрел на Зайца, словно сомневаясь, что это из его уст вылетел такой неприличный вопрос. Посмотрел, посмотрел, но все же спросил:
– А ты сам-то, что ж, не влюблялся никогда? Не любил разве?
Заяц так и застыл с улыбкой на устах. Вот только теперь улыбка была совсем ненастоящей, а словно приклеенной, чужой на его лице. Любил ли он? О, да… Но, нет, нет, он не будет вспоминать о ней! Не будет вспоминать её веселые рыжие кудряшки, острый, морщившийся от смеха, носик, пухлые губы сердечком, василькового цвета глаза с зеленой искоркой. Не будет, не будет, не будет! Это так… тяжело. И пусть тому, кто её увел, не иметь покоя ни в этой жизни, ни после смерти! А ей… её простил уж давно. Да-а, не лечат знахаря любовь, не лечат. Потому-то он, сорокалетний муж, состоятельный и вовсе и не страшный на вид, так до сих пор и не оженился. Хотя было