Капкан. Амелия Брикс
Петрович прижимает меня к себе, и я даю волю слезам. – Поплачь, девочка, поплачь, – нежно и успокаивающе поглаживает меня по спине, – иногда это полезно, выплакать все свои печали и горести. Намного хуже, когда сухие глаза, а плачет душа, уж поверь мне старику, – тяжело вздыхает.
Когда рыдания переходят на всхлипы, я отстраняюсь от своего начальника.
– Простите, я…
– Такие молодые, а уже такие сломленные, – тихо произносит он, смотря на водную гладь.
Да. Сломленная. Как точно он подобрал слово. Я уже никогда не буду цельной. Можно залатать рану, но каждый раз она будет ныть и кровоточить, напоминая о прошлых ошибках.
– Ты не отчаивайся, Машенька, – в груди что-то сжимается от такого родного и по-отечески нежного «Машенька».
– Спасибо, – шепчу я.
– Пока не за что, – добродушно улыбается, – найдешь ты еще свое счастье.
Киваю в ответ, не веря его словам.
– Все будет хорошо, дочка, – будто читая мои мысли, говорит шеф, – у тебя точно оно будет, а на Марка ты не обижайся. Он парень не плохой, но жизнь его потрепала и сломила. Вот в его счастье я сомневаюсь, – обреченно вздыхает.
Не хочу слышать это имя, но факт того, что мой начальник говорит о нем – дает понять – у Марка свое не самое счастливое прошлое. Петрович молчит, а я не расспрашиваю. Так, в полной тишине, мы сидим какое-то время, наслаждаясь красотой раскинутой вокруг и стрекотом сверчков, пока до нас не доносится урчащий звук мотора.
– Решила уехать? – уточняет шеф.
– Да… Так будет лучше, – поднимаюсь, стряхивая с себя песчинки.
– Возможно. Ну, ты беги, а я еще посижу тут немного, – задумчиво говорит Петрович.
По тропинке добираюсь до домика. Вижу Сергея, поддаюсь эмоциям и бросаюсь в его крепкие и родные объятия, утыкаюсь в грудь.
– Ну, что ты, моя хорошая, – проводит ладонью по спине, – я здесь. Я приехал. Давай отвезем тебя домой. Где твои вещи? – я отстраняюсь и киваю головой в сторону домика.
Взявшись за руки, мы проходим мимо людей, с которыми я провела этот день.
– Уже удираешь? – слышу ненавистный мне голос, – а впредь, – Марк выставляет вперед палец, – запомни, воспитанные и взрослые люди стучатся, прежде чем врываются в комнату и прерывают людей на самом интересном моменте, – зло ухмыляется.
От такой наглости я просто теряю дар речи.
– И не надо хлопать дверью. Она здесь не причем, – хмыкает и отворачивается, запускает руку в волосы, тормоша свою шевелюру.
Собравшиеся вокруг нас люди стоят с открытыми ртами, не понимая, что происходит. Я уже не контролирую себя и выпаливаю все, что накопилось за этот день.
– А придуркам, вроде тебя, не надо занимать чужие комнаты, или хотя бы научиться запирать двери, если уж так невтерпёж потрахаться, – срываюсь на нервный крик.
– Да пошла ты… соплячка!
– А ты…