Генератор. Виктория Борисова
и обвинений – ревность. Она была уверена, что Геннадий реже стал бывать дома из-за другой женщины, и никакие уверения в том, что на работе его ждет только работа, не помогали.
Однажды, после особенно бурного выяснения отношений, Геннадий лежал без сна, смотрел как за окнами занимается рассвет и чувствовал тяжесть в голове, опустошенность в душе и противную, сжимающую боль за грудиной. Он думал о том, что всего через несколько часов ему нужно встать и пойти на работу, и это хорошо. Там, в институте, его уважают – и посочувствуют, и чаю нальют, и за таблеткой сбегают… В профессиональном плане он достиг всего, чего хотел – ну, или почти всего, ведь не предела совершенству! Есть работа, есть деньги, но почему же дома для него почти ничего не изменилось? Почему жизнь осталась такой же невыносимой? Почему приходится лежать в постели без сна с болью в груди, и усилием воли отгонять мысли о близкой смерти? Сердце стучит, сбиваясь с ритма, и каждый удар отдается противным колотьем… Еще несколько лет такой жизни он просто не выдержит! Но именно сейчас умирать совсем не хочется.
А если так – надо что-то делать.
На следующее утро Геннадий позвонил в институт, предупредил, что появится не раньше обеда, и поехал подавать заявление на развод. Галина такого никак не ожидала. Сначала просто не поверила, а потом разразился такой скандал, что до сих пор страшно вспомнить – крики, слезы, угрозы вроде «развода не дам, не надейся!», «ребенка больше не увидишь!», или «голый и босый уйдешь, больше на порог не пущу!»… Пережить такое трудно было даже ему, привыкшему за долгие годы стойко выдерживать удары тяжелой артиллерии в затяжной позиционной войне под названием «семейная жизнь».
Немного утешало лишь то, что время для того, чтобы сообщить о своем уходе, Геннадий подгадал удачно… По крайней мере, он так думал. Из дома он уходил воскресным утром, когда Дашка с классом уехала на экскурсию в Коломенское. По отношению к дочке Геннадий чувствовал себя подлецом и предателем, но иначе поступить не мог. В конце концов, его работа дает надежду на лучшее будущее для нее! Дашка еще совсем ребенок, но когда-нибудь он ей все объяснит, и, может быть, она сможет понять и простить его…
Успокаивая себя подобными мыслями, (честно говоря, получалось не очень!) Геннадий наспех побросал в чемодан свои вещи, связал книги тонким шпагатом, и вышел за порог дома, где прожил почти двадцать лет, даже не оглянувшись. Конечно это было нехорошо, совсем не по-человечески, и надо было бы как-то успокоить женщину, которая так долго была его женой, попросить прощения, в конце концов… Но разве можно обращаться с такими словами к яростно орущему, растрепанному существу с безумными глазами, в которых полыхает ненависть?
Геннадий уже выходил из подъезда, когда от стены возле почтовых ящиков отделилась тонкая маленькая фигурка и шагнула ему навстречу.
– Дашка! – ахнул он, – ты что здесь делаешь? Почему