Горькое логово. Очень маленькое созвездие – 1. Ольга Апреликова
вода качалась спокойная, южная, ласковая; розовые лучи утра отчетливо и неотклонимо пронизывали ее и терялись в зелено-синем бездонном сумраке. Остров с башнями вырастал из воды темной великолепной громадой – отплыть в океан подальше, чтоб разглядеть? Сташка не решился. Поплавал немного, понырял, весело замирая от чувства бездны под собой; устал. Углядел невдалеке в скалах маленький причал с узенькой лесенкой, подплыл, уже изнемогая, и выбрался на горячие, белые от солнца и соли камни. Посидел, успокаивая дыхание, слушая шлепанье ленивых волн о камни, посмотрел на громадный бескрайний океан и громадное бескрайнее небо, вбирая в себя горький свежий ветер, горизонт и длинные узкие флаги облаков в небе. И улыбался. Невольно, непрерывно, неудержимо. Это было похоже на забытый счастливый сон – и теплое море, и ветер, и чем-то родной, милый воздух… Это все уже было: и небо, и бездонное синее море, и теплый родной ветер… Давно. Только что же он такое важное, про то, что тоже было давно – вспомнил там у Яруна? Забыл, пока спал… Но и это чувство забытого незаметно растаяло. Там у Яруна… Он правда родной, он возьмет к себе? Правда-правда возьмет? Это ведь не приснилось, что он сказал: «Ты дома»?
Пора возвращаться. Он неглубоко нырнул и устало поплыл из сияющего простора обратно в темноту грота. Было чуть страшно – из дня в темноту, да и устал. Да еще и Кощей там где-то со своими вопросами… И вообще еще неизвестно какие люди… Учить будут, тренировать… Кормить. Ага. Вот это важно, и он поплыл быстрее. Есть хочется. Локти дрожали, когда выбирался из бассейна, и он посидел на бортике, прежде чем встать. Отдышался, пошел смывать с себя соль, размышляя, почему никто за ним явно не следит. А как следят? Чей расчет в том, чтоб ему казалось, будто за ним не присматривают? И – на что расчет? Ждут, что без надзора натворит что-нибудь глупое? Надо быть осторожным.
Он оделся, с удовольствием посмотрел на себя в зеркало – разве это он? Какой спокойный, чистенький мальчик в нарядном белом костюмчике. И разве не захочет он приручиться и быть послушным? И не останется благодарным? И не захочет пригодиться?
Сташке снова стало немного тошно. Своему волку он верил, императору Яруну – не вполне, из-за этой невнятицы, отец он или нет и еще потому, что он сам велел верить только ему самому, Яруну; а Кощею верить – дураков нет… Как уцелеть? И зачем ему вся эта морская сказка? Неужели вот это житье с белой комнаткой, классом, бассейном – целый остров! – приготовлено именно для него? Вот ему, Сташке? А почему бы нет? Ведь Ярун ждал его, ждал, когда он подрастет? Но что тогда в нем такого, кроме родства, что настолько ценит сам император? Кроме того необъяснимого, болезненного чувства, что Ярун и сам Сташка каким-то образом – «свои»? Родство и еще какая-то, помимо родства, связь есть, тянется из бездонного прежнего. Но зачем же было разрывать ее и прятать Сташку так далеко, на Астре, в холоде и тоскливой неразберихе бессмысленной «обыкновенной» жизни? Что, и это ради безопасности он там проскулил душой все детство?