Без любви. Сборник рассказов. Арчибальд С Скайлс
щит, который спасает нас от боли. Грех или невроз – это всегда протест чистого, не знающего греха сознания против боли. Знаете, многие преступления в своей основе являются протестом против родительской власти. А большинство подобных случаев по своему происхождению связано с ненавистью к матери, отнявшей у ребенка свою любовь. Ведь для ребенка любовь матери равноценна жизни. Без нее он погибнет. Вот вы каетесь, что ее не любите. А как вы можете любить боль? Как вы можете любить смерть, боль и отчаяние? Это же противоестественно.
– Ну, а как же любить врагов ваших, ибо что вам пользы любить благоволящих вам?
– Ну а как требовать от человека переступить через инстинкт самосохранения? Как объяснить ему, что страх смерти и является его главной ошибкой, главным и единственны заблуждением, единственным грехом?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Я знаю, что вы ее на самом деле, конечно любите. Вы просто не можете открыться. Но это не ненависть. Это просто страх, – отец Александр накрыл голову Антона епитрахилью и зашептал. – Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Антония, и аз недостойный иерей Его властию мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь
Без протокола – Без любви 8
Тридцать шесть. Тридцать шесть раскрытых висяков, объединенных теперь в одно дело, лежали перед следователем. "Дырокол", как назвали его за всего одну аккуратную колотую рану на каждом теле, сидел пред ним и пил чай. Это был худощавый мужчина средних лет с спокойным, задумчивым лицом и добрыми глазами, обращенными внутрь себя.
– И если кто ударит вас по правой щеке, подставьте ему левую. И кто спросит у вас рубаху, отдай ему и верхнюю одежду.
– Так вы, значит, еще и верующий?!
Следователь отодвинулся вместе с стулом от стола и посмотрел на подозреваемого. Подозреваемый, впрочем, чисто юридически так как, на деле, он уже во всем сознался, сидел напротив с видом усталым и блаженным и зачем-то нюхал стакан с чаем, который держал обеими ладонями.
– Знаете, как это жить, когда ничего нельзя? – Неожиданно спросил он и аккуратно коснулся губами края стакана. – Мир тесен. Любое ваше желание наталкивается на чьи-то интересы. Вы настояли на своем? Добились чего-то? Что-то утвердили свое? А за чей счет? Обязательно кто-то должен подставить левую. Обязательно кто-то должен отступить, чтобы другому было куда шагнуть.
– И вы решили, что отступать должны другие?
Подозреваемый вздохнул и тепло, как на маленького, посмотрел на следователя.
– Я? Да не-ет. Я хотел бы так уметь. Совесть не позволяла. Или воспитание. Хотя теперь я думаю, что сам к этому пришел. Логикой. Знаете, я стараюсь все мысли доводить до конца. Мое хорошее качество, ах-ха. Так жизнь упорядочивается.
– Да, метод и рутина приносят плод. Согласен. – Следователь погладил папку, лежащую перед ним. – И, что же?
– Но ведь по-христиански-то отступить должны вы. Особенно, если вы старший