Прогулки по Луне. Саша Кругосветов
так-то.
Вот и на Луне у них свои люди имеются.
Ты ко мне? И чё те надо?
Да, я сторож. Ну, они эта… не знают, в общем, что делать с бараками. Сожгли бы давно. Колония переехала, двенадцать километров от Коряжмы. УИ… Управление справительно-трудовыми лагерями и колониями, ИТеЛКа, язык сломаешь. Давно, давно. Может, и двадцать лет, как переехала. Коряжма наша вже городом стала, какие лагеря в центре города? А там, куда они переехали, все по-другому, теперь там номера, баня, клуб, библиóтека, медпункт. Сенатория, одним словом.
Григорий я. Монастырский. Потому что раньше в монастыре жил. В церкви Лонгина Коряжемского. Там склад был. А монахов не было. Их всех постреляли. А рядом кедровая роща монастырская – красота, и орехи на всю зиму. Там и жил, начальство бумагу дало, вот я и жил. Потому и прозвали – Монастырский. А в конце восьмидесятых все церкви возвернули. Пришлось искать угол в другом месте. Теперя здесь я, сам себе хозяин – я доволен, а чё?
Из каких краев приехал? Ты-та, ты-та. Да что тебе надобно-то? Чего приехал? Не комсомолец ужо, да и построено тута все. Кто ты такой? Догадайся, догадайся…
Сними вязанку-то с головы, я позырю на тя. Чёй-то знакомое. Ты меня знаешь, что ль? Не знаешь. Так. Ну-ка, ну-ка. А я тя знаю вроде. Сергуня, ты, что ли? Сергей Альбертыч… откуда взялся? Сколько лет прошло – тридцать, сорок? А ты жив. И не изменился совсем. Сергунька, ты, что ль? Ну, хватит шутить над стариком. Я еще в своем пока уме. Все, больше ничё тебе не скажу. Все.
Хочешь узнать о Сергуньке – принеси мне деревяху. Какую, какую… Вот вишь, я с корней ложки делаю. Извилистые чтобы были. С ладонью, с кулаком, с фигой. Вот ложка со старухой. А это домовой с дрыном, молодуха рачком, белки трахаются. А вот эти мне нравятся – журавлик, лукошко с грибами. Принеси хороший корень старику в подарок.
Чё это тебя тот Сергунька интересует? Ну, твое дело. Не люблю, бляха-муха, в чужие дела лезть. А-а-а, знаю. Похож ты на него. Вот в чем дело. Похож, точно похож. Он тогда такой же был, как ты сейчас. Когда, когда… Да как сказать? Только еще лагерь построили. А душегуба уже не стало. Какого душегуба? Великого, самого великого. После Адольфа. Кто из них душегубистей? Тогда, правда, и других душегубов хватало. Может, и правильно. Народ у нас дрянной, порядка не знает. Так и надо – по острогам да по тюрьмам держать. Тех, кто не может рот на замке.
А Сергунька тот хорошим был человеком. Они с женой здесь вольняшками. Сергунька – мастером на стройке, жена – училкой в школе, с младшенькими. И дитятя при них. Хорошим, хорошим он был. Не в пример многим – и вольняшкам, и вертухаям. Подход к людям имел. К каждому подойдет, расспросит. Ну, точно как ты. Покурит, поразмышляет, а потом каждому свое слово найдет. Здесь его «немцем» звали. Не подумай чего – уважительно звали. То ли потому что Альбертыч. То ли… Ну, какой-то нерусский он был. Во всем разберется. Все по полочкам разложит. И все-то у него в порядке. И одежда – немятая, всегда застегнутая. И прическа. На тебя похоже. И струмент сложен. И бумаги в порядке. И дела все – вроде без спешки, – а быстрее всех