Опекун. Повесть. Андрей Клепаков
потом.
– Почему потом? Расскажи сейчас.
– Ты не поймешь, придется много всего объяснять. А мне лень.
– Это нечестно! – насупилась девочка.
– Конечно, нечестно, – кивнул я. – Я, вообще, очень нечестный.
Маша замолчала. Потом спросила:
– Ну?
– Что ну?
– Ну, почему нельзя в школу не ходить?
– А, – ответил я, – потому что я опекун, и тетя, которая сегодня была с нами – из опекунского совета, и она будет приходить и проверять, как ты у меня живешь. Ходишь ли в школу, хорошо ли питаешься, не обижаю ли я тебя. Если ответы будут отрицательными, тебя у меня заберут и отдадут в детский дом. А там уж от школы не отвертишься.
Маша нахмурилась, что-то обдумывая.
– Значит, если я на тебя нажалуюсь, меня заберут?
– Да, – кивнул я.
– А тебя накажут?
– Не знаю, думаю, что нет. Хотя, в зависимости от того, что буду делать. Если ты в школу ходить не будешь – то просто заберут. Если я тебя голодом буду морить – накажут.
– А зачем?
– Что зачем? – не понял я.
– Зачем ты меня взял?
– А что было делать? Не отдавать же тебя в детский дом?
– Почему?
– Ну, ты моя племянница.
– Ну и что?
– Ну, у меня только одна племянница. Ты, – улыбнулся я.
– А если бы было много?
– Я бы взял только одну.
– Почему одну?
– А на фига мне много племянниц? – засмеялся я.
Маша пожала плечами и пробурчала под нос: – «А на фига одна?» – и уже громче спросила:
– Про попугая расскажешь?
– Расскажу, на ночь, вместо сказки.
На ночь, после ужина в кафе и душа в душевой кабине (Учились правильно крутить краны. Научились. Наводнения не было.), я рассказал анекдот. Маша не поняла. Пришлось долго объяснять, когда она, наконец, въехала, то не смеялась.
– Попугай умер? – спросила она.
– Нет, – ответил я. – Он улетел.
– Куда?
– Как куда? В Израиль, – ответил я и заржал. – Хоть чучелом, хоть тушкой. Спи давай, – и, поцеловав девочку в нос, погасил свет и вышел из комнаты.
Утром меня разбудил звон разбившейся на кухне посуды. Я посмотрел на часы. Безумное время, семь тридцать.
– Чего ей не спится, – пробормотал я, вставая и надевая халат.
На кухне стояла Маша с совершенно белым лицом и трясущимися губами. На полу валялись осколки разбитой кружки.
– Что случилось? – зевая спросонья, спросил я.
– Я кружку разбила, – прошептала девочка.
– Черт с ней, – равнодушно заметил я. – А что тебя в такую рань подняло?
– Я хотела приготовить тебе завтрак и разбила кружку.
Слеза медленно ползла по щеке девочки.
– Твою любимую, с драконами. Ты вчера говорил.
«Странно, – удивленно подумал я, – вчера сбегала, сегодня завтрак готовит. Или у детей это норма? Столь быстрый переход от ненависти к любви.