Записки психиатра. Лидия Анатольевна Богданович
Я этого так не могу оставить. Поставлю в известность вашу администрацию…
Больной представлял собой живую иллюстрацию того, что в психиатрии именуется генуинной, врожденной, эпилепсией. Главный признак этой психической болезни – судорожный припадок. Но есть формы эпилепсии, когда припадков не бывает, а вместо них – выключение сознания на секунды, упадок настроения, тоска, беспричинная озлобленность, стремление бить, крушить все, что попадается под руку. Постепенно все резче изменяется характер. У больного нарастают эгоизм, педантичность, себялюбие, мелочность, слабеют память и другие функции мозга. Но, конечно, это бывает не всегда и не у всех и зависит от многих условий.
Оставалось совсем мало времени для приема остальных больных.
От первоначального моего задора и смелости не осталось и следа. Было тупое равнодушие. Даже сообщение медицинской сестры о том, что пациент пишет жалобу (это в первый день работы!) меня не тронуло. Я еще не полностью отрешилась от мысли, что это симулянт.
Вошел санитар и сообщил, что с каким-то больным плохо. Выбежав из кабинета, я увидела, как рухнул на пол тот, кого я считала «симулянтом»…
По книгам и небольшой студенческой практике мне был хорошо знаком весь механизм припадка. Однако то, что я увидела, мне показалось необычным, опасным. Он лежал с красным перекошенным лицом и остекленевшим взглядом. Мелькнули белки закатившихся глаз. Тело больного вытянулось, окаменело, а лицо посинело. Запрокинутую голову потянуло в сторону, и тело стало ритмично, с невероятной силой, биться о пол. В горле у него заклокотало, захрипело, и сквозь стиснутые зубы показалась кровавая пена.
– Ложку! – закричала я и дрожащими руками пыталась вставить поданную мне ложку между судорожно сжатыми зубами. Ложка, наконец, была вставлена, но поздно: язык больного был прикушен и кровоточил.
Я открыла веки больного и заглянула в зрачки. Они были расширены и не реагировали на свет.
Мне показалось, что он умирает, и, растерявшись, я крикнула:
– Санитар! Сестра! Немедленно перенесите его в кабинет!
– Сейчас, доктор, перенесем… Пусть здесь полежит немного, – вежливо ответила старшая медицинская сестра и подложила под голову больного подушку.
Ее спокойный голос сразу отрезвил меня, и я поняла, что так и надо. А сестра неторопливо стала делать то, о чем я и не подумала: она ловко развязала галстук, расстегнула ворот рубахи и пояс брюк. Больной сразу задышал ровнее, лицо его порозовело. Наверное, в тот момент я в первый раз в жизни ощутила настоящую радость. Затем моего пациента уложили на кушетку. Он долго спал, а я сидела рядом, внимательно прислушиваясь к его ровному дыханию.
Пожалуй никакой учебник не дал мне столько, сколько один день самостоятельного приема больных.
Древняя медицина учила: «Не вреди!». Теперь, мне казалось, я поняла значение этих слов. Больному можно повредить не только неправильным советом, лекарством, но и личным отношением к нему.
Мне было стыдно, что я, врач, проявила беспомощность, нетерпение. В глубине