Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!. Михаил Ланцов
очнутся, у них в карманах не будет ни гроша. А то и обувь снимут или кое-что из одежды.
Вечер откровенно не ладился.
Несмотря на объем выпитого алкоголя, дурман и приятное расслабление не приходили. «Этих босяков», с которыми он вынужденно связался, полковник уже не мог видеть. Однако все равно держался, опасаясь оказываться в одиночестве. С этими-то хоть все было понятно. Вон как душу вывернули. Обычные обыватели без цвета, запаха и вкуса. Никаких сюрпризов. Предсказуемы и удобны. А с другими как быть?
Стремительно смеркалось.
Чуть-чуть помедлив, он попрощался с железнодорожниками и решительным шагом двинулся прочь, намереваясь как можно скорее достигнуть выделенной ему квартиры. А там напиться до изумления и хорошенько проспаться. Первый раз в жизни чувство опасности его подвело. Видимо, предвкушение бешеных денег довело до паранойи.
Стало темно.
Ухач-Огоровский прямо оттаял немного. Кто его в этой темени разглядит?
– Нихао![13] – раздался хриплый голос откуда-то с боку.
Не медля ни секунды, находящийся на взводе полковник выхватил револьвер из кармана галифе и выстрелил на звук. Он давно держал его там в руке, опасаясь нападения. Нервы были ни к черту, а это немного успокаивало.
Выстрелил и словно под каким-то озарением побежал вперед. Николай Александрович никогда так не бегал. Он «летел» словно Остап Бендер, преследуемый шахматистами в той дивной деревне Новые Васюки. Куда бежал Ухач-Огорович? А черт его знает! В практически незнакомом городе он плохо ориентировался. Да еще в темноте. Так что его маршрут оказался предельно прост – вперед и только вперед.
Сзади доносился топот множества ног. Сколько там человек бежало, сложно было понять. Двое или пятеро? Сейчас ему было все едино. Главное – они не отставали.
Несколько раз он выстрелил куда-то за спину. На удачу. Не целясь. Попал или нет? Неизвестно. Скорее всего, он смог ранить только ночное небо. Барабан опустел. И полковник, осознав это, с истошным криком запустил свое уже бесполезное оружие в темноту. Вояка из него был совершенно никакой, но от интенданта этого никогда и не требовалось.
Несколько секунд спустя его ударили в живот, заставив скрючиться. Скрутили, надели на голову мешок, подхватили под руки и потащили куда-то.
Минут через двадцать за его спиной захлопнулась дверь. Сквозь мешковину пахнули запахи хлева. Впрочем, ее почти сразу сняли, позволяя полковнику оглядеться. Да. Хлев и есть. Только ни коров, ни лошадей, ни коз. Только люди. Он встряхнул головой. Прищурился, всматриваясь в лица, что было непросто при столь скудном освещении. И похолодел. Здесь были те самые «три китайца», от которых он тогда и почувствовал угрозу.
– Кто вы? Что вам от меня надо? – прохрипел полковник.
– Николай Александрович? – по-русски, но с сильным акцентом, поинтересовался один из мужчин, выйдя чуть вперед. Если бы Ухач-Огоровский был пятого апреля у штабного вагончика, то, безусловно, узнал бы в этом китайце того второго «ходока». А так
Нихао – «здравствуйте» по-китайски.