Детство милое. Вячеслав Евдокимов
не так, не тут‒то было,
Он не унял агрессий пыла,
А лезет лестницей за мною
И тянет руку за ногою…
А я спешу всё выше, выше!
Была приставлена же к крыше
Та лестница, и я моментом
На ней был, думая, при этом,
Отстанет дворник, что уйдёт он —
В том был уверен, глаз намётан.
На крышу лезет он, пыхтевши,
Мне показалося, как леший…
И жизнь спасти чтоб дорогую,
На крыши сторону другую
Переместился по‒пластунски.
Но вновь просвет меж нами узкий…
Назад, конечно, нету хода,
Как в океане, нету брода.
Меня трепещет страха буря,
И тут в момент, глаза зажмуря,
Я вниз сигаю с крыши края,
Шепчу: «О мама дорогая!»
Но был полёт в пылу короток.
А дворник не был в гневе кроток,
Всё наводил порядок строгий…
Тут с тротуаром встречу ноги
И провели, отбивши пятки…
Но я вскочил и без оглядки
Помчался прочь единым махом,
Вперёд гонимый резво страхом!
«Беги, беги, вперёд, дружище!
Всё с крыши машет кулачище…».
Так совершил прыжок невольный
Не в снег, где был бы, страсть, довольный,
А на расчищенное место.
А дворник всё! Он, вредный бес‒то…
И долго дом тот стороною
Я обходил уже зимою,
Боясь в милиции застенки
Попасть, где, видимо, не пенки,
Раз заключённых под конвоем
Ведёт охрана строгим строем,
И им свободного нет вдоха…
Я не хочу! Там будет плохо.
Лишь хорошо, что там учиться
Не надо будет. Будто птица,
Я без учёбы запою там,
Довольный лодырства уютом.
Вот как взбираться‒то на крышу:
Тюрьмы схлопочешь сразу нишу.
А жили все в бараках длинных
Да сплошь в историях былинных.
Кроватей в комнатах навалом,
Но при проходе очень малом.
Все жили тётеньки отдельно,
И дяди тоже все удельно.
А потому и вывод веский:
Здесь дом мужской, а рядом женский.
Вот в нашей комнате лишь тёти,
Все днём ли, ночью на работе:
Сей стройке нет всегда простоя —
В том было правило простое.
Лишь я у мамы был сыночек,
А у другой же – дурачочек:
Он мне язык казал без дела.
И то меня так вдруг задело,
Что я назвал его глупышкой
Да плюс пигмеем‒коротышкой.
Вот как‒то вечером претёмным
Уж я лежал в кровати томным,
В сна превеликом предвкушеньи…
Тут входит это вдруг явленье,
Весь‒весь по‒зимнему одетый,
И вновь желаньем подогретый —
Казать язык свой мне с порога…
Не стал терпеть его я много,
Вновь повторил слова презренья.
Он