За сумеречным порогом. Питер Джеймс
перед возвращением в пансион, он силой заставил ее прикоснуться к нему: схватил ее руку, запихнул себе в брюки и держал там, пока она не вырвалась. Потом всю дорогу домой Энджи не желала с ним разговаривать.
А вот теперь совершенно неожиданно пришло письмо, точно такое же, как другие, которые она писала ему: на маленьком плотном листе бумаги, туго свернутом и пахнущем ее духами – многословное и ласковое, написанное крупным круглым почерком перьевой ручкой с голубыми чернилами.
«Любящая тебя Энджи. Тысяча поцелуев».
О том, что произошло, она даже не заикнулась.
Он завязал каждый шнурок на два узла. Послышалось шипение аэрозоля, и Харви почувствовал тошнотворно-сладкий запах «Брута». Дейкр стоял над ним и, морщась, разглядывал в зеркале свои прыщи. Потом он откинул со лба светлые волосы, побрызгал другую подмышку, пшикнул за пояс спортивных трусов и стал натягивать майку. Теперь у Дейкра был пунктик насчет запахов. Казалось, он твердо верил: чтобы набрать очки, достаточно найти соответствующий запах.
В раздевалку ввалился Роб Рекетт; на ходу жуя резинку, он громко пукнул.
– Господи, Рекетт, ты отвратителен, – сказал Дейкр.
Рекетт, большой, нескладный, надменный парень с каштановой челкой, полностью закрывающей лоб, в ответ выпятил свой зад и снова испортил воздух.
– Ты – вонючка, Рекетт, – сказал Уоррал.
– Он не воняет, он благоухает, – поправил его Уоллс-младший.
Рекетт надул из жвачки шар, который лопнул с резким хлопком, и, стягивая с себя галстук, объявил, что трахался с кухаркой ассистента преподавателя, огромной толстой девицей, которая, по слухам, всегда была готова, только попроси.
– Прямо как ненормальная, – продолжал Рекетт. – Кладет его куда хочешь, хоть в ухо. Всегда лучше иметь дело с кем постарше. Они от этого без ума.
Харви Суайр нашел описание Рекетта – «кладет его в ухо» – странно возбуждающим, но не мог понять почему. Он было подумал, а не приударить ли и ему за этой девицей, но больно она толстая и сальная, кожа у нее как у жареной индейки. Он не хотел, чтобы все это произошло так, ни в первый раз и ни в какой другой. Он попытался вообразить, как Энджи берет его и кладет себе в ухо. Вот это совсем другое дело.
Ее письмо неожиданно рассердило Харви. Облегчение, которое он почувствовал, получив его, сменилось злостью. Какая-то часть его «я» хотела, чтобы она была с ним неистовой, отвратительной. Но она такой не была, и он чувствовал себя чуть ли не обманутым.
– Господи Исусе, ну ты и фу-ты ну-ты, Дейкр, – сказал Том Хансон.
– Отвали, Хансон, ладно? По крайней мере, от меня не воняет, как от чьей-нибудь задницы.
– Может, и не воняет, только ты здорово ее напоминаешь, – отпарировал Хансон, открывая свой шкафчик и хохоча над собственной остротой.
– Фу-ты ну-ты в бутсах! – бросил Уоллс-младший, натягивая брюки; от ухмылки его лоб сморщился, и сквозь тонкий слой крема «Клерасил» на нем проступили прыщи.
– Если