Иринкино счастье. Е. А. Аверьянова
свою маленькую гостью.
Мальчик оглянулся.
– А, ты тут, а я и не слыхал, как ты вошла, что ты там делаешь в темноте? Иди же сюда, поближе к лампе!
– Я боялась мешать тебе! – робко проговорила Иринка, подходя к столу.
– Ты мне не будешь мешать, садись вот тут, а я тебе дам картинки разглядывать.
– Нет, дай мне лучше бумагу и карандаш, я рисовать буду! А ты учись, учись, Лева, не теряй времени, пожалуйста! – очень серьезно прибавила девочка, степенно усаживаясь за стол рядом с ним.
Мальчик положил перед нею несколько листов белой бумаги и сам очинил карандаш.
Иринка была чрезвычайно довольна, и когда часом позднее их пришли звать пить чай, то оба приятеля никак не ожидали, что уже так поздно. Они и не заметили, как пролетело время, и Лева даже находил, что ему было гораздо веселее и приятнее учить уроки в присутствии Иринки.
– Вот как, и ты, Чернушка, явилась? – ласково улыбнулась ребенку Прасковья Андреевна, бабушка Левы, разливавшая чай у самовара. – Ну, садись, садись, гостьей будешь!
Старушка очень любила девочку, которую знала еще грудным ребенком и не раз видела, навещая свою приятельницу Дарью Михайловну.
Но мать Левы, Надежда Григорьевна, слегка поморщилась и казалась недовольной:
– Не понимаю я, право, к чему это Дарья Михайловна посылает ребенка именно теперь, когда Лева так занят, ведь понятно, я думаю, что присутствие девочки может только мешать ему!
Она говорила по-французски, но чуткая Иринка сразу поняла, что речь идет о ней, и большими беспокойными глазами следила за говорившей.
– Разумеется, мешать! – подтвердила Лиза, сестра Левы, на год старше его, которой почему-то всегда доставляло удовольствие дразнить младшего брата.
– Пожалуйста, замолчи! – вспылил мальчик. – Нисколько, нисколько не мешает даже, Иринка будто муха, ее и не слыхать вовсе, а вот ты действительно мешаешь, когда то и дело врываешься ко мне по пустякам: то за книгой, то за чернилами – или начинаешь рядом в комнате петь свои цыганские романсы, да еще все время детонируешь[4] и врешь!
Мальчик ушел к себе сильно раздосадованный, он даже второго стакана не допил.
В качестве младшего сына и любимца бабушки Лева считался баловнем в семье, и ему дозволялось очень многое, чего не разрешалось другим.
– Ну почему вы придираетесь к Левочке? – тотчас же недовольным тоном заметила Прасковья Андреевна. – Разве недостаточно, что ребенок весь исхудал и побледнел и целыми днями сидит за книгами? Что же тут такого, в самом деле, если ему доставляет удовольствие присутствие этой милой крошки? Не понимаю, право! – И старушка ласково наклонилась к девочке: – Иринушка, еще сухарик вот этот возьми, сладенький, да давай чашку, я тебе еще налью!
Но девочка молча поцеловала бабушку и, также оставив недопитую чашку, быстро побежала вслед за Левой в его комнату. Она боялась, что ее задержат за чаем, а потом, может быть, и вовсе больше не пустят к нему. За столом же у Субботиных Иринке было как-то не по себе: тут сидело столько чужих,
Детони́ровать – здесь: отклоняться от правильного тона при пении.