Нумизмат. Роман. Артур Олейников
словно опасался за свою жизнь или что-то вроде этого.
– Я помазанник божий! Мои слова – слова Бога! Пока я жив, жива Россия! Где Александр, где этот христопродавец? – еле слышно говорил мужчина, напрягая все свое естество, так что у него выпирали вены на висках. Он говорил это хрипя, каким-то сдавленным голосом, словно ему кто-то закрыл рот рукой и не давал говорить громко, хотя было видно и совершенно понятно, что мужчина хочет кричать, вопить, чтобы его услышали и спасли.
– Что расселся, а ну вставай! – прохрипел мужчина. – Надо готовиться, дорогих гостей встречать.
– Это кого, Лену что ли? – заикаясь, спросил Лёня, покрываясь холодным потом и послушно вставая на ноги
– Нет, гвардеец, не Лену! – сказал мужчина и, подойдя вплотную к Лёне, трясущемуся от страха, шепнул, хрипя изо всех сил и напрягая голосовые связки:
– Чернова Ивана Ивановича.
Лёня подумал о том, что он где-то это имя уже слышал, но вот где именно и при каких обстоятельствах, хоть убей, забыл.
– Они тебе напомнят, не переживай! И про чужие рублики, что себе присвоил, и про крест золотой матери покойницы, который ты продал, а деньги просадил с Галей!
Лёня еще больше побледнел и жалобно через высохшие и полопавшиеся от перенапряжения губы выдавил:
– А вы кто?
Как только он это сказал, перед его глазами невидимый художник за считанные секунды изобразил картину, на которой стройный молодой парень в окружении черт знает кого говорит:
– Отречение и только?
– Да, только отречение! – отвечали черт знает кто с ухмылкой на губах.
– Он там, пойдемте, я покажу! – говорил парень и показывал черт знает кому куда-то рукой. Черт знает кто вбегали черт знает куда и в лунном свете кого-то били табакеркой по голове, валили на пол и душили.
– А теперь Леонид Олегович, шагом марш! – прохрипел мужчина, и Лёня с перекосившимся лицом и животным страхом в глазах замаршировал, словно бравый солдат.
У мужчины в руках, откуда ни возьмись, объявились смоченные в воде длинные розги, которыми он беспощадно принялся хлестать Лёню.
– Давай, сукин сын, ты же можешь лучше! – говорил мужчина, обрушивая на Лёню град ударов.
– За что? – жалобно вскрикивал Лёня и старался маршировать еще лучше.
– А чтобы было, как в Пруссии! – отвечал мужчина и все яростней опускал на спину и плечи Лёни длинные смоченные в воде розги,
– Слышишь, Лёня, бубенцы звенят? – с хрипом в голосе спрашивал мужчина и продолжал хлестать Лёню по плечам и спине.
Боль и абсолютное непонимание, почему он марширует против своей воли, оглушили Клюева, и он не слышал, о чем хрипел человек с розгами, не говоря уже о бубенцах, которые и вправду пели звонкую песню. Потом как по команде смолкли, и через мгновенье входная дверь с треском сорвалась с петель и с грохотом рухнула на пол.
Сметая все на своем пути, в квартиру стали врываться