Кучум. Вячеслав Софронов
Такие и полсотню легко одолеют.
– Чего делать с ногайцем? – спросил тот, у которого он был привязан к седлу. – Бормочет все чего-то по-своему. Может, молится?
– Не молится, а детей вспоминает. Шестеро их у него. Говорит, мол, помрут одни, – ответил Ермак, вслушавшись в бормотанье пленного. – Развяжи, – приказал.
Когда пленник очутился на земле и его освободили от пут, то он первым делом поднес руки к лицу и закачал головой из стороны в сторону. Его налитое кровью лицо от долгого пребывания головой вниз покрылось пунцовыми пятнами, и того же цвета стали белки глаз. Он долго качал бритой головой, несвязно бормоча что-то, наконец, разобрав в Ермаке старшего, заговорил, обращаясь к нему:
– Казак якши! Моя казак не трогай! Казак мой не трогай! Якши, бачка?
– Якши, якши, – сдержанно отозвался Ермак, – скажи лучше, сколько пастухов у табуна, – и повторил фразу на ногайском наречии.
– Ун, ун, – выкинул тот два раза растопыренные пальцы рук, – егерме, – и широко заулыбался. Но в уголках его глаз светилась тревога, улыбались лишь складки округлого лица и толстые губы. Глаза смотрели настороженно и недоверчиво. Он хорошо понимал, зачем казаки выспрашивают о пастухах при конском табуне, но не отвечать не мог, опасаясь за свою жизнь. И непонятно, правду ли он говорил. Может быть, пастухов там окажется не двадцать, а полсотни.
– Где ваш улус? – спросил Ермак.
– Шибко далеко, казак, не доехать. Там, – и махнул рукой на восход солнца.
– Так чего делать с ним? Секир башка, – полушепотом спросил Ильин, оттопырив нижнюю губу.
– Отпусти. Он нам зла не сделает. Какой из него воин. Стыдно о такого и руки марать, – Ермак, не отводя глаз, смотрел на ногайца. Что-то неприятное, холодное шевельнулось внутри. – Иди, – приказал он и, повернувшись к казакам, пояснил, – пока до своих доберется, мы уже у них побывать успеем. Главное, чтоб они его не хватились, розыск не начали. Надо выступать прямо сейчас.
Ногаец бросился бежать, время от времени оглядываясь назад и все еще не веря, что его отпустили. А Ермак отправил двух казаков к берегу кликнуть остальных.
– Найдешь дорогу в темноте? – спросил Ильина.
– Должен, однако. Под утро, глядишь, и доберемся, – уныло ответил он, – только кони пристали. Весь день без передыху скакали.
– Чуть отъедем и отдохнем, своих дождемся. Негоже на том месте стоять, где ногайца отпустили. Встретит своих, наведет на нас – тогда держись.
Остановились у небольшого озерка, заросшего высоким камышом. Стреножили коней, улеглись прямо на землю, подложив под головы снятые седла. Вслушивались, как где-то на другой стороне озерка пикал кулик, вскрякивали изредка утки, хлопая крыльями. Верно, птицы, встревоженные приближением людей, отлетели на ту сторону и теперь никак не могли успокоиться.
– Вы вздремните малость, а я наших дождусь, – тихо проговорил Ермак, – как светать начнет, разбужу и выступим.
Он дождался подхода остальных казаков, которые безошибочно нашли