Зима торжествующая. Роман. Михаил Поляков
кто на учёбе, кто болеет, кто экзамены сдаёт. Посидишь часок, чаю выпьешь, пообщаешься с интересной женщиной. Слышал о Максимовской, а? Ну, телеведущая?
– Н-н-нет… – неуверенно промямлил я.
– Ничего, освоишься! – безапелляционно заявил он.
Через минуту мы оказались в широкой чистой зале, похожей на кинотеатр, с пятью рядами мягких кресел и небольшой трибуной у стены. В углу, на отдельном столике, были приготовлены бутерброды и напитки. Сама встреча мне почти не запомнилась – красивая рыжая женщина что-то рассказывала о журналисткой этике, правах корреспондентов, каких-то своих встречах с политиками – словом, о вещах, совершенно мне не интересных. Я скучал, глядел в окно, и один за другим уплетал бутерброды. Но на выходе из аудитории мой новый бородатый знакомый поймал меня за руку.
– Слушай, раз уж ты здесь, не хочешь ли к нам записаться? – спросил он.
Краснея и отворачиваясь в сторону, я начал лепетать что-то о занятости, об отсутствии лишних денег…
– Да не надо денег! – замахал он руками. – До конца семестра учись бесплатно. Не понравится – уйдёшь в любой момент. Ну что, договорились?
Я отмалчивался.
– Журналистом станешь, будешь по всему миру ездить, с интересными людьми встречаться. – уговаривал он. – Ты хоть попробуй!
Я нехотя кивнул.
– Ну вот и прекрасно, – обрадовался бородатый, и тут же принялся энергично хлопать по карманам. – Эй, Санёк! – оглянулся он на худого паренька в джинсовой куртке, разбиравшего на столе в углу бумаги. – Ручка есть?
Неизвестно, как повернулась бы моя судьба, не окажись у Санька ручки. Но ручка нашлась, и мой собеседник, вырвав из блокнота лист, тонким косым почерком набросал номер своего телефона, и торжественно вручил бумажку мне.
– Ну вот и всё! С завтрашнего дня ждём тебя на занятиях!
Глава одиннадцатая
Новая жизнь началась для меня незаметно. Я всё так же ухаживал за матерью и работал курьером, между делом успевая кое-как учиться, но центром моего мира, вытеснив всё остальное, постепенно стал залитый лимонно-жёлтым светом зал с двумя шеренгами лакированных красных парт. И – низкий хрипловатый голос, то торжественно, то таинственно, то тревожно, подобно звуку набата, звучащий в его стылом пространстве. Зал находился на первом этаже нашего офисного центра, а голос принадлежал новому моему знакомому – Ефиму Николаевичу Базелеву, основателю и директору «Новой школы журналистики». Мало чему я удивлялся в жизни так, как этому человеку. Он, несомненно, был создан для монументальной работы. Во времена торжественного итальянского Возрождения он, вероятно, стал бы великим художником, в США конца позапрошлого века – могущественным стальным магнатом, а в сталинские годы – учёным, кропотливо постигающим тайны атома. Такие люди умеют увлекаться до умопомрачения, самозабвения, и зачастую становятся затворниками, полностью