Непрожитая жизнь. Дана Делон
причесаны, на шее красуется красный шелковый платок. Она сильно отличается от остальных девушек в классе. Гляжу на нее, и мне на ум приходит сдобная булочка, такая же мягкая и пышненькая. Круглые плечи, милые щеки. Карие глаза смотрят на пустую доску. На девушке черная юбка и белая блузка. Когда она проходит мимо, в воздухе повисает сладкий цветочный запах. Я опускаю голову и смотрю на свои видавшие виды «конверсы», джинсы с дырками на коленях и серую бесформенную толстовку. Мне вдруг становится неловко…
Пьер поворачивает голову к Капюсин.
– Ты приятно пахнешь, – шепчет он.
Она улыбается в ответ. Бывает же такое: просто улыбка, а ощущение, словно человек изнутри светится.
– Спасибо, – шепчет она, не глядя на него. А Квантан тем временем выразительно смотрит на Пьера и закатывает глаза; тот, в свою очередь, просто пожимает плечами, но его тонкие губы разъезжаются в мальчишеской улыбке. Один Рафаэль совершенно чужд происходящему, он нервно барабанит пальцами по столу. Пьер машинально ловит его руку, перестань, мол, но Рафаэль резко поднимает на него черные глаза, и Пьер отпускает его, качая головой. Рафаэль вытаскивает из кармана пачку сигарет и начинает стучать ими по столу. Одну сигарету он сует за ухо. В это время Феррар рассаживает остальных учеников и записывает, кто с кем и где сидит. Я стою у доски, но на меня никто, кроме Квантана, не смотрит. Он замечает, как я разглядываю Рафаэля, и шепчет:
– Ты как?
– Хорошо, а ты?
Он не успевает ответить: мадам возвращается к доске и вспоминает о моем существовании.
– О, я совсем забыла о тебе, как, ты сказала, тебя зовут?
– Леа.
Она прищуривается, рассматривая класс.
– Леа, между Пьером и Рафаэлем, – будто оглашая приговор, отчетливо произносит она.
Я даже не успеваю занервничать или подумать о великом стечении обстоятельств. В классе устанавливается тяжелая тишина, которая настораживает меня сильнее всяких теорий о существовании судьбы. Квантан глядит на учительницу, как на умалишенную, но встает, пропуская меня. Капюсин придвигает свой стул ближе к столу, чтобы я могла пройти. Пьер тоже приподнимается. Рафаэль не шевелится. Я жду, чтобы он убрал свой рюкзак с моего стула. Проходит секунд пять.
– Можешь убрать свой рюкзак? – интересуюсь я, стараясь говорить спокойно, хотя во мне растет раздражение.
Весь класс смотрит на меня, не сводя глаз. И все из-за Рафаэля.
– Нет, – коротко бросает он, и я понимаю, что впервые за все это время слышу его голос. Такой глубокий и низкий. Он говорит без всякого выражения, а потом снова до меня доносится идиотское девичье хихиканье.
– Месье Рафаэль, уберите рюкзак. И это не просьба! – железным тоном провозглашает англичанка.
– Нет, – повторяет он.
Лицо учительницы приобретает багровый оттенок.
– Знаете, некоторые люди считают, что по каким-то непонятным причинам им слишком много дозволено.
– Например,