Фаворит. Полководец. Константин Калбазов
И что значит жить и умереть с честью. Он с этим рос, с этим жил и с этим сойдет в могилу.
Короткий росчерк, и клинок рассек горло боярина, начавшего захлебываться в собственной крови. И тут же прозвучало несколько выстрелов. Сразу три пули ударили Шиманского в грудь, лишая жизни последнего представителя славного древнего рода и пресекая его вовек.
– Как такое могло произойти? Я тебя спрашиваю, Александр! – Рыбин вперил злой взгляд в стоящего перед ним десятника.
– Не знаю, Григорий Семенович, – виновато вздохнул десятник.
Лучше уж выйти против превосходящего противника, чем стоять в канцелярии пред ясными очами капитана и слушать выговор. Командир роты переводит взгляд на взводного. Захар Ильич замер по стойке «смирно» и изучает какую-то, только ему ведомую точку строго на лбу начальства. Все как учили с самого первого дня в дружине.
– Не знаешь? – снова к десятнику. – А кто знает, если не ты?
– Вот на части меня режьте, а я не понимаю, господин капитан. – Сейчас лучше по званию. Сказать, что командир лешаков зол, – это не сказать ничего. – Ладно бы в первый раз. Но ведь хаживали уж вместе этим маршрутом. Все было отработано до мелочей. Мы идем лесом, в передовом дозоре, конвой следом. Но тут сразу все пошло не по плану. Ни с того ни с сего они вдруг помчались так, что нам пришлось выходить на дорогу, чтобы нагнать их. И нагнали бы на лыжах через пару часов. А тут слышим – пальба. Ну и… – Редькин безнадежно махнул рукой.
Н-да-а. Знать бы, что там произошло. С какой такой радости конвой вдруг помчался как угорелый, позабыв о десятке лешаков. Нет, понятно, что всадник сумеет выиграть у лыжника лишь в первые пару часов. А потом тот все одно его нагонит. Коли уж пешие лешаки играли в догонялки с конными, то с таким зимним подспорьем – и говорить нечего. Правда, умыслившие злодеяние этого времени им не дали.
– Командира-то в плен отчего не взяли? – поиграв желваками, спросил Григорий.
– Да кто же их разберет, кто там был за командира, – пожал плечами Александр. – Это уж потом поняли, что и начальника, и его помощника порешили. Ловок был этот Шиманский. Николая враз срубил. А у него опыта было преизрядно.
– И не только Николая, – сердито бросил капитан. – Чего было палить, коль скоро он уж все сделал?
– Виноват.
– Виноват он.
Перьевая ручка с треском переломилась в руках Рыбина, и он в сердцах бросил обломки на стол перед собой. Потом взял себя в руки и выдохнул. Что сделано, то сделано. Назад не воротишь. Жизнь же продолжается. Это у мертвых уже никаких проблем. А вот у тех, кто продолжает топтать грешную землю, дел еще невпроворот. И тучи сгущаются.
– Свободен, десятник.
– Слушаюсь!
Ладонь четко замирает у обреза кепки. Разворот кругом. И она пошла вниз с первым строевым шагом по направлению к двери. Только так и никак иначе. Есть взводный, вот пускай он и разбирается. Нет, понятно, что Александру еще достанется. Но… За что? Он все сделал