Колыбель для Ангела. Лев Алексеевич Липовский

      Дверь открылась и в тамбур ввалились два здоровенных, изрядно подвыпивших парня. Их раскрасневшиеся лица отражали жажду безудержного веселья, а в хмельных глазах наглухо застыла беспросветная скука. Коротко стриженые затылки лоснились от пота, в уголке рта рыжего, с крупными веснушками, здоровяка торчала надломленная сигарета. Его мутноватый взгляд проскользил по тамбуру и зацепился за Исмаила:

      – О, Петруха, гляди – лицо кавказской национальности. Слышь, нигде от них продыху нет. Ну куда ни плюнь – везде они. Эй, ты кто? Какого хрена забрался в сердце нашей родины, а? Слышь, че говорю? Молчит зараза. Петруха, я не понял, че он молчит?

      – Да он плюет на нас, Федя. Они же все нас, русских, за людей не считают, подхватил Петруха – здоровяк с широченной грудью, на которой сиротливо, как-то совершенно неприютно, болтался массивный золотой крест. – Они нас, русских, за свиней держат, понял, Федя? Фу ты, ты ж хохол. Ну да, они нас, этих, славян, за свиней держат.

      – Ни фига себе! Может, пойдем, умоем его в сортире. Глядишь, побелей станет, а, Петруха? – с этими словами Федя, со вполне определенными намерениями, направился к Исмаилу.

      Исмаил, все это время безучастно смотревший в кромешную темень за окном вагона, медленно повернулся к подошедшему и уже протянувшего к нему руку здоровяку, посмотрел ему прямо в глаза и … улыбнулся.

      – Ты знаешь, чего ты хочешь, сынок? – спросил Исмаил, наблюдая, как постепенно изменялось лицо здоровяка. – Мама Зоя испекла твой любимый пирог с грибами и ждет тебя ко дню рождения. Ты ведь хочешь к маме?

      Лицо парня моментально смягчилось и приняло детское выражение, сеть морщинок на лбу растворилась, и в глазах блеснули крохотные радостные искорки.

      – Я хочу к маме, – произнес он совсем по-детски. – Она меня давно ждет.

      – Иди спать, Федя, – участливым тоном промолвил Исмаил. – Скоро ты увидишь маму.

      – Да, я пойду спать. Я увижу маму. Спокойной ночи, – он повернулся и вышел из тамбура.

      Петруха еще с минуту оторопело, разинув рот, смотрел вслед товарищу, затем, спохватившись, так и не сообразив, что же с ним только что произошло, испуганно глядя на Исмаила, боком проскользнул в дверь.

      Исмаил закрыл за ним дверь тамбура и откинулся к стене, потирая виски.

      – Что ты с ним сделал, Калибус? – спросил Исмаил. – Ведь это ты сделал.

      – Нет ничего страшнее, чем заглядывать в собственную душу, когда в ней темно. Я просто дал ему возможность заглянуть в собственную душу, – ответил Калибус. – Всего на мгновенье. Его сущность светла, но на ней много темных пятен. Он их увидел. Теперь дело за ним. Правда, пришлось потратить на это часть твоей энергии. Ты чувствуешь слабость?

      – Да, я словно только что взобрался на высокую гору.

      – Как ты близок к истине, – согласился Калибус. – Это твое восхождение.