Ведьма из Никополя. Рассказы для детей и юношества. Лев Голубев-Качура

      Ближе к вечеру пересекли ещё одну крупную реку – Урал.

      Теперь поезд шёл по территории Казахстана.

      Наш поезд назывался почтовым. Я спросил у папы – почему почтовый?.. Хотя, и сам давно догадался, почему – сразу за паровозом были прицеплены два почтовых вагона.

      Почему два? Наверное, писем и посылок с подарками много вёз этот поезд.

      Папа как-то мне сказал: «В Азии, куда мы скоро поедем, проживает много людей, то есть, народностей: узбеки, казахи, китайцы, и ещё эти, как их – киргизы». Да, ещё кто-то, но я не запомнил. Их столько много, что одной моей головы не хватит, чтобы все они уместились в моей голове, но я, когда мы станем там жить, постараюсь выведать у папы, какие ещё люди там живут.

      Мы останавливались у каждого полустанка, иногда даже посредине степи, пропуская встречные и обгоняющие нас пассажирские и грузовые поезда. И, больше, на мой взгляд, стояли, чем двигались. Стояли минут по двадцать-тридцать.

      От наскучившего всем безделья и однообразия пути, пассажиры выходили из вагонов, и прогуливались вдоль поезда.

      А вокруг степь, безоблачное небо, и жаркое солнце!

      Изредка, очень высоко в небе, виделся летающий кругами, высматривающий добычу, орёл.

      Ночь тоже не давала полноценного отдыха – в вагоне было очень душно. Он за день накалялся так, что даже внутренние вагонные перегородки были горячими.

      Все пассажиры спали мокрыми от пота, и дышали открытыми, словно курицы на солнцепёке, ртами. А ещё, не давая спать, то тут, то там, по всему вагону раздавались, то чей-то натужный кашель, то кто-то храпел так, что становилось страшно. И всё время – то в одном конце вагона, то в другом, раздавалось постоянное ночное бормотание.

      Давно позади осталось Аральское море, с его обилием на каждой станции и полустанке торговок в цветастых платьях и белых тюрбанах. Они, наверное, во всяком случае, я так решил, выходили к каждому проходящему пассажирскому поезду и приносили на продажу: одни вяленную и свежую рыбу, айран и кумыс; другие – горячие, круто наперчённые манты, или казахские лепёшки и курт.

      Мальчишки, все чумазые и загорелые до черноты, в разноцветных тюбетейках на стриженных под «ноль» головах, бегали вдоль состава с вёдрами и бидонами, полными холодной колодезной воды. Кружка воды – от трёх до пяти копеек.

      Даже пятилетние девчонки и мальчишки, таща тяжелённое ведро вдвоём, предлагали купить «Су».

      Я, вначале, не знал, что означает это слово, но потом догадался – раз несут воду и кричат «Су» – значит, это «вода» на казахском языке, а если суют тебе литровую банку с молоком, и кричат «Сут» – не иначе как, это молоко.

      Поезд останавливался и пассажиры, выскакивая из вагонов, сразу попадали в «объятия», галдящей на разных языках, толпы.

      Некоторые торговки бегали от вагона к вагону, и предлагали выглядывающим из открытых окон пассажирам, свой товар.

      Было шумно и жарко, и это было лето то ли 1947, то ли 1948 года.