Цветок боли. Ka Lip
значение лишь мое настоящее, в которое я шагнула, а дверь сзади отрезала меня от прошлого навсегда.
Переведя взгляд с узоров ковра, которые я так пристально изучала все это время, чтобы отвлечься от действительности, я встретилась взглядом с ним – с тем, кто сейчас стоял посредине комнаты и рассматривал меня.
Передо мной стоял самый древний колдун из рода Джахи. Его звали Норан, который теперь стал моим мужем. Я нервно втянула воздух, оказавшийся таким тяжелым, что даже не проталкивался в мои легкие, или это из-за страха внутри у меня так все сжалось, что даже обычный вдох стал для меня другим.
Я попыталась успокоиться. Пока все, чем я себя накрутила – это лишь пустые и ничем не обоснованные страхи и не более. Да, моему мужу Норану более двух тысяч лет, хотя точно этого никто не знает. Таких древних колдунов на земле живет очень мало. Даже представители моего рода Мафис не настолько были древними, как он. Хотя наш род магов и ведет свою историю из глубины веков, но только единицы из моего рода проживали более пяти столетий. Поэтому видеть перед собой такого древнего и могущественного колдуна было очень страшно. Мне казалось, что каждой клеточкой своего тела я ощущала его темную ауру и ту мощь, его силу, которая просто давила на меня. Может, поэтому мои ноги были как ватные, и я не могла на них сделать и шага. Так и стояла позади закрывшейся двери и не знала, куда деть руки, нервно теребя в них кончик фаты и пряча глаза в пол, сосредотачивая свои мысли на этом витиеватом рисунке ковра.
– Подойди ко мне.
Его голос эхом разнесся по большой мрачной комнате. Я вздрогнула и, попытавшись проглотить слюну, сделала шаг. Все-таки попытка и дышать, и шагать мне не удалась. В горле запершило, я закашляла, подавившись слюной. Восстановив дыхание, я подняла на него глаза.
Несмотря на его возраст, в человеческом понимании этого слова, выглядел Норан не старше сорока. Хотя чему опять я удивляюсь – колдуны и маги сами решают, в какой момент прекратить физическому телу развиваться и навсегда застыть, оставшись внешне в возрасте, который ты сам для себя выбрал. Наверное, Норану нравился такой возраст, хотя многие решают, что оставаться вечно двадцатилетним юнцом более привлекательно. Только вот проживая век за веком, те, кто так и выглядит как в двадцать, в душе превращаются в стариков, и тогда их внешний вид идет в разрез с тем, что у них в глубине глаз – мудрость, опыт и века жизни.
Значит, Норан уже тогда знал, что будет жить вечно, и решил, что для вечности выглядеть как взрослый мужчина намного привлекательнее.
Мой взгляд, все-таки оторвавшись от ковра, еще раз перешел к лицу моего мужа. Его длинные и прямые волосы цвета вороного крыла поблескивали гладкостью шелка в свете свечей, стоящих в канделябрах на камине и столе. Лицо обрамляла аккуратная бородка, подчеркивая контуры его скул и придавая его лицу ту самую мужскую привлекательность, которая делала Норана именно таким мужчиной, о котором мечтает каждая девушка. Вот только глаза его пугали. Они, как две черные дыры, как два провала в бездну, не мигая смотрели на меня. Я заглянула в них и не увидела ничего, кроме тьмы. Там была лишь пустота…
Да, я слышала, что те, кто проживает более пятисот лет, перестают чувствовать. В них умирает все. Они настолько насыщаются жизнью, что, испытав все в ней, теряют к ней интерес.
И сейчас, смотря в глаза Норана, я видела мертвую пустоту.
Его голос вывел меня из прострации, в которую я опять впала, смотря в глаза, где, казалось, зрачок заполняет всю радужку и сливается с ней, делая их черными.
– Сними с себя все эти тряпки.
Опять вздрогнув от эха, разнесшегося по комнате, я непослушными, негнущимися пальцами стала пытаться сама расшнуровать корсет, затянутый так умело служанкой на моей спине. Его слова о тряпках на мне больно кольнули в сознании. Это платье, которое я два месяца с мамой подбирала к моей свадьбе, явилось воплощением моей девичьей мечты. Я так хотела выйти замуж именно в таком розово-белом платье. Оно было воздушное, как облако, и с таким количеством пышных юбок, что казалось, я утопала в розовом тумане, а его корсет был овит розово-белыми цветами из этого же невесомого материала. Моя фата – она струилась по воздуху от малейшего дуновения ветерка. Но, наверное, Норана мой вид не поразил. Хотя может ли его еще что-либо поразить в этой жизни, я не знала.
Смотря на него, я не понимала, как можно прожить более двух тысяч лет и потерять ко всему интерес. Я, прожив свои восемнадцать лет, каждый раз открывала для себя в этом мире столько нового и интересного, восхищаясь буквально всем. Как можно пресытиться увиденным, когда каждый день дарил мне радость и новизну?
Наконец шнуровка поддалась, и корсет, так туго стянутый на мне, стал расползаться, давая возможность дышать.
Мой муж так и стоял, смотря на мои мучения сначала с этим корсетом, а потом с каждой юбкой, затянутой на мне плотной лентой вокруг талии. Его лицо ничего не выражало, а в глазах лишь плясали отблески пламени камина и свечей.
Оставшись лишь в полупрозрачной рубашке, я замерла, чувствуя, как прохлада комнаты проникает под ее тонкое кружево, и мое тело ощущает физически прикосновение холодного