Фельдмаршал в бубенцах. Книга первая. Нина Ягольницер
шотландец, складывая лоскут, – простите меня за это, но мне нужны доказательства.
Спрятав жесткое черное сукно под колет, Годелот вздохнул, словно перед прыжком в прорубь, и скрылся в полутемном холле замка.
Приготовившись к ожиданию, Пеппо опустился на ступеньку у тела пастора, потер ноющие виски и затих. Некоторое время он неподвижно сидел, вслушиваясь в карканье ворон и порой едва заметно вздрагивая. Потом медленно коснулся ребра ступеньки и ощупал шершавый край. Лишенный глаз, он подспудно боялся неизвестности окружавшего его мира.
Пальцы жадно и пытливо пробежали по кромке тесаного камня, оценивая ширину и высоту ступеней, за века отполированных тысячами ног до ласкающей осязание гладкости. Затем ладонь наткнулась на жесткие складки рясы, и Пеппо вздрогнул. Секунду поколебавшись, потянулся дальше вдоль измятого сукна и коснулся окоченевшей руки, холодной, будто выточенной из дерева. Пеппо отдернул руку и потер пальцы, словно обожженные…
…В холл замка Годелот спустился раздавленным и опустошенным. Ужасаясь бойне во дворе, он не предполагал, что ждет его в покоях. Там, снаружи, кормили коршунов павшие солдаты, мужчины в кирасах, чьей работой была война, а гибель – последним расчетом по увольнению. Но внутри лежал в руинах мирный, уютный быт. Одни комнаты выгорели дотла, щетинясь остовами мебели, обглоданной огнем. Другие пожар пощадил. Осколки, обломки, клочья картин и занавесей стыдливо живописали разгул бессмысленного вандализма, с каким безымянная солдатня крушила чужой обжитой и теплый мирок.
На площадке второго этажа, упираясь головой в крутые ступени, лежала служанка – ее тело было вывернуто под причудливым углом, лицо застыло гримасой беспомощного ужаса. Похоже, в панике убегая из гибнущего замка, она просто упала с лестницы. Годелот не смог пройти мимо. Он почувствовал, как у него застучали зубы, когда он расправлял смятый подол домотканого платья. Когда складывал на груди руки, одна из которых была изуродована капавшей с факела горячей смолой.
…Хьюго был здесь. Он опирался спиной о закрытую дверь трапезной, словно спал, захмелевший за ужином. Годелот почти не помнил потом, как мчался в тот миг по коридору, как упал на колени, хватая отца за окоченевшие руки, как прижимал к груди разбитую голову, еще недавно белокурую и густо высеребренную сединой.
Все потери, все удары этого дня в одночасье переполнили чашу самообладания подростка. Он рыдал, захлебывался слезами, не чувствуя жжения в рассеченных щеках, словно оплакивая навсегда уходящее отрочество, которое так недавно по-юношески презирал, стремясь к зрелости и свободе.
Негромкий звук шагов заставил Годелота встрепенуться, отирая с лица слезы и кровь. Позади него стоял Пеппо, молча опершись плечом о стену. Застигнутый врасплох, Годелот машинально рявкнул:
– Чего пялишься?!
Пеппо медленно покачал головой:
– Я не пялюсь. – В его голосе не слышалось и тени сарказма.
…Уже