Фельдмаршал в бубенцах. Книга вторая. Нина Ягольницер
Смиренно и достойно вынести жалкие нападки человека, который жил, как скот, и уходил так же, сознавая это и изнемогая от ненависти к холодному и злому миру.
Но тут же вновь вспоминалась трясущаяся рука, с жадным бессилием ползущая вверх по рясе. Треск полотна разрываемой камизы. Круглые пуговки желудей, впивавшихся в спину и ладони. Свист кнута. Перекошенные лица односельчан и брезгливо-робкие взгляды монахинь. И стыд вновь тонул в горькой ярости. «Бабе знать надобно, для чего она скроена… Ох она кричала…". Мерзавец Пьетро похвалялся своими гнусностями, почти гордо швыряя их Паолине в лицо. А девушку, о которой он говорил, наверняка точно также, как саму Паолину, затравили соседи.
И послушница снова беззвучно рыдала, прикусывая пальцы, вскакивала и падала на колени перед распятием, но не видела в безмятежном лике Христа ни утешения, ни порицания. Небесам не было дела до ее терзаний, только тусклое мерцание лампады играло на потемневшем дереве, заставляя черты Спасителя досадливо подергиваться, будто Паолина отвлекала его своим всхлипыванием и бормотаньем от более важных раздумий.
Утром, стоя среди сестер на молитве, Паолина почти не слышала слов, крестясь вслед за всеми. А надтреснутый стержень поскрипывал внутри, причиняя боль и все больше расшатываясь.
Сестры объясняли ей, что делать, когда на душе неспокойно. Нужно исповедаться, и старшие наставницы помогут ей совладать с собою. Все это было прекрасно на словах, но Паолина знала, как произойдет в действительности. Мать настоятельница ласково проведет по голове ладонью и скажет, что ее порыв был человеческим, а сие не грех, но слабость. Слабость же врачуется молитвой. Сестра Фелиция будет истово голосить, что порицание умирающего – кощунство, не знающее себе равных, хотя сама всегда красноречиво кривилась, слыша похабные речи Пьетро о былых подвигах. Словом, одни будут ее клеймить позором, другие – мягко наставлять, но все сведется к одному: она виновата. Виновата перед мерзким похотливым солдафоном, даже на пороге смерти говорившим с ней, как с площадной девкой. Нет… Никаких исповедей.
…Она все еще стояла, опустив голову и бессмысленно глядя на узор трещин в каменной кладке пола, когда локтя коснулась чья-то рука:
– Паолина, – сухо окликнула ее сестра Инес, – к тебе пришел твой подопечный.
– Кто? – девушка вздрогнула, выныривая из своего оцепенения.
– Джузеппе, – холодно и укоризненно отрезала монахиня, – ступай, он ждет.
Среда… Она не думала, что Пеппо снова придет. На прошлой неделе он расспросил ее обо всем, ради чего затеял свою авантюру.
На душе стало еще гаже. Паолине хотелось уединения за какой-нибудь тяжелой монотонной работой, которая физической усталостью поможет заглушить боль душевного вывиха. Но сестра Инес выжидательно подняла брови, и Паолина прижала к груди молитвенник, словно защищаясь:
– Я уже иду, сестра.
…Он ждал ее у той же скамьи, что и в прошлый