Фельдмаршал в бубенцах. Книга вторая. Нина Ягольницер
не признался бы в этом вслух, да и самому себе признавался неохотно, но впервые после смерти матери он чувствовал, что стал для кого-то единственным и незаменимым. Он лелеял это удивительное чувство, досадовал о своей почти девчоночьей слабости и все равно упивался ею, ревнуя друга даже к маленькой кузине, забегавшей вечером пожелать им спокойной ночи. К слову сказать – девчушка отчего-то дичилась Лауро и смотрела на него исподлобья, но подросток не обижался: он знал, что Фрида тоже ревнует, и от этого потайного душевного родства испытывал к ней стыдливую нежность.
К сложной теме университета Саверио больше не возвращался, и мессер Доменико постепенно успокоился, видимо, надеясь, что сын внял его яростным увещеваниям. Но Лауро знал, что друг не оставил своей мечты, хотя и отказывался обсуждать это, отшучиваясь с несвойственным ему, а потому и неправдоподобным легкомыслием.
Меж тем страну раздирали затяжные войны. Лауро нимало не интересовался политикой и знал о происходящем лишь то, что «кто-то снова объединился с кем-то, чтоб кого-то проучить». А потому был глубоко удивлен, когда мессер Доменико вдруг собрался в самое пекло боевых действий. Пятнадцатилетний же Саверио, вознамерившийся отправиться с отцом, встретил яростный отпор. На сей раз мягкосердечный подросток всем своим видом давал понять, что отступать не собирается. Однако слезы донны Селии и маленькой Фриды оказались сильнее любых отцовских запретов. Саверио сдался, вытребовав взамен разрешение обучиться стрельбе.
Однако у Лауро были иные планы. Дождавшись окончания пылких семейных склок, он явился в кабинет к мессеру Доменико и смиренно попросил взять его с собой на войну в качестве денщика, слуги или кого угодно другого. В первый миг аристократ слегка растерялся, а потом столь же твердо отказал и воспитаннику, как недавно отказал сыну. Но Лауро бросился перед благодетелем на колени.
– Мессер Доменико! Я обязан вам столь многим, что никакие слова благодарности здесь не уместны. Но я молю вас, не отвернитесь от меня сейчас, как не отвернулись тогда, три года назад. Дайте мне этот шанс отблагодарить вас за великодушие, хотя бы разделив с вами тяготы войны! Вы отказали сыну – но Саверио достоин лучшего, чем ранняя гибель. Я же… несмотря на ваше благородство, я не могу до самого совершеннолетия висеть камнем на вашей шее. Быть может, на войне я наберусь опыта и сумею принести хоть какую-то пользу. Ну, а если случится иначе, я погибну честно, а не умру, как мой несчастный отец, сгубленный неумением стоять на собственных ногах. Прошу вас, мой сеньор.
Доменико потер лоб:
– Встань, Рино, – мягко сказал он, – ты превратно понимаешь ситуацию. Я не военный и не собираюсь участвовать в боях. Крови и так пролито слишком много. Мое дело – попытаться провести переговоры, где я буду представлять… Впрочем, это неважно, ты только запутаешься.
Лауро понял. Он поднялся с колен, поклонился и двинулся к двери, сдерживая