Отпуск с убийцей. Александр Силецкий
а сам подумал: «Проще… Не один ли дьявол – Евфросинья, Вильгельмина… Тоже мне, сподобилась! И отчество какое приспособила себе – взамен родного… Неужели ее папочку и вправду звали Хрюком? Вот имена дают на матушке-Руси!.. Да я б из принципа такое отчество оставил!»
– Из столицы пожаловали или как? – меж тем задумчиво спросил Лазаретов.
– Из Москвы. Собираюсь подлечиться.
– Такой молодой – и уже в санаторий, – жалостливо молвила Виолетта Прохоровна.
Лазаретов тотчас же воспрянул духом и раскрыл было рот, чтобы толково и подробно обсудить столь занимательный и во всех отношениях поучительный вопрос, однако, к счастью, разговор на том прервался.
К их столу, так что они даже не услышали, подошла официантка с подносом.
Невский поднял глаза и тут с удивлением обнаружил, что перед ним стоит Лидочка, недавняя его попутчица.
– Ну вот. Еще раз – с добрым утром, – сказала она, мило улыбаясь.
– Да уж с добрым, это – непременно, – отозвался он. – Но… как же так?..
– Что делать, – вздохнула она. – Отдыхающих много, а подавальщиц не хватает. Не вводить же самообслуживание! Вот и приходится помогать. А вы небось решили…
– Вовсе нет, – пожал плечами Невский.
Этот разговор Евфросинья-Вильгельмина Аристарховна выслушала с крайним неодобрением, однако промолчала.
Было ясно: эта смиренная женщина из тех, кто блюдет нравы. Постоянно и везде, ревниво. Активистка-комсомолка старой, еще сталинской закваски…
Без таких отчаянных людей наш грешный мир перевернулся бы давно…
Невский – при взгляде на них – всегда испытывал благородное чувство, родственное зубной боли…
– Между прочим, мой покойный муж, – все-таки не выдержав, невпопад сказала Евфросинья Аристарховна, печально поджимая бантиком накрашенные губы, – Свистунов-Морденко – может быть, слыхали? Первую-то часть фамилии он после выбросил – звучала несолидно… Так он был казенный человек, и в общем-то – немаленький! Служил в Наркомтяжпроме, грампластинки выпускал. Вот это был смельчак! Однажды – тайно, без начальского приказа, даже не согласовав ни с кем, не посоветовавшись! – изготовил целую пластинку, настоящую, и на нее наговорил сто двадцать раз – сам, лично: «Слава товарищу Сталину!» Вот это да!..
– Ну и что? – дипломатически не понял Невский.
– Батенька вы мой, я прямо поражаюсь вам!.. Так ведь в то время и такое – на секретную пластинку!.. Ну а если б кто проведал? Это же геройство, редкая отвага! Я потом не знала, что и делать, как он все мне рассказал, я даже заготовила письмо на случай: мол, прошу винить кого угодно, только не его, родного… Но, бог миловал, сошло… Теперь я уж девятый год вдова, – она прикрыла веки и легонько их потерла кончиками пальцев. – Но – ни-ни! Не позволяю ничего себе, – и она цепко оглядела всех сидящих за столом.
– Вы-то, матушка, не позволяете, да ведь и вас никто не спрашивает! – усмехнулся Лазаретов.
– Оттого-то все и получается вот так, – вздохнула Евфросинья Аристарховна. –