Идеальная химия. Симона Элкелес
не вышла из-под контроля.
«Они отлично дерутся», – с гордостью думаю я, наблюдая за их разборками. Но как старший мужчина в доме, я должен это прекратить. Я хватаю Карлоса за воротник рубашки, но спотыкаюсь об ногу Луиса и вместе с ними падаю на пол.
Прежде чем я успеваю встать, мне на спину выливают ледяную воду. Быстро обернувшись, я вижу mi’amá[4] в рабочей форме, которая держит над нами ведро. Она работает кассиром в местном продуктовом магазине в паре кварталов от нашего дома. Платят чертовски мало, но нам много и не надо.
– Вставай, – приказывает она. Ее взрывной характер проявляется в полную силу.
– Блин, ма, – говорит Карлос, поднимаясь.
Mi’amá опускает руку в ледяную воду и брызгает в лицо Карлоса. Луис смеется – и, прежде чем успевает опомниться, тоже оказывается под холодным душем. Они никогда не поумнеют?
– Что-то не так, Луис? – спрашивает мама.
– Нет, мэм, – отвечает Луис, вытягиваясь, как солдат, по стойке «смирно».
– Какие-то еще гадости вылетят из твоего boca[5], Карлос? – Мама опускает руку в воду как предупреждение.
– Нет, мэм, – отвечает второй солдат.
– А ты, Алехандро? – Ее глаза сузились в щелки.
– Что? Я пытался их разнять, – говорю я невинно и улыбаюсь своей неотразимой улыбкой.
Мама брызгает водой мне в лицо.
– Это за то, что не разнял раньше. А теперь все одевайтесь и позавтракайте перед школой.
Вот и все, что я получаю за свою неотразимую улыбку.
– Все равно ты нас любишь, – кричу я ей вслед.
Быстро приняв душ, я оборачиваю полотенце вокруг талии и возвращаюсь в комнату. И вижу Луиса с моей банданой на голове – в этот миг во мне все сжимается. Я сдергиваю с него бандану.
– Не трогай ее, Луис.
– Почему? – спрашивает он. Невинные карие глаза.
Для Луиса это бандана. Для меня это символ того, чего больше не будет.
Как, черт побери, мне объяснить это одиннадцатилетнему ребенку? Он знает, кто я такой. Не секрет, что это цвета банды «Мексиканская кровь». Из-за расплаты и мести я оказался там, откуда теперь нет выхода. Но я скорее умру, чем втяну туда братьев.
Я сжимаю бандану в кулаке.
– Луис, не трогай мои шмотки. Особенно вещи с символами банды.
– Мне нравятся красный и черный.
Только этого мне не хватало.
– Если я когда-нибудь поймаю тебя с этим снова, ты будешь сине-желтый – от синяков, – замечаю я. – Понял, братец?
Он пожимает плечами.
– Да. Понял.
Луис выходит из комнаты пружинящим шагом – сомневаюсь, что он действительно понял. Я запрещаю себе об этом думать, хватаю черную футболку из комода и натягиваю старые потертые джинсы. Я завязываю бандану на голове, когда слышу мамин громкий голос из кухни:
– Алехандро, спускайся, пока завтрак не остыл. De prisa[6], поторопись.
– Иду.
Я, видимо, никогда не пойму, почему еда такая важная часть жизни для нее. Мои братья уже уплетают завтрак, когда я вхожу в кухню. Я открываю холодильник