Идеальная мишень. Чингиз Абдуллаев
отец, – а, наверно, нужно было открыться тебе раньше. Я вас не оставлял. Когда я уезжал в Германию, то думал, что вернусь через несколько месяцев. Я даже не знал, что ты родился…
– А когда узнал, все равно не приехал? У тебя была там другая женщина? – В четырнадцать лет все кажется слишком ясным.
– Не было, – грустно усмехнулся он, – я был ранен, тяжело ранен, и полгода провалялся в больнице. А потом был вынужден остаться в Германии. Меня не вызывали обратно. Поэтому все так и получилось.
– Я тебе не верю, – произнес я, – ты меня обманываешь. Боишься, что тебя выгонят с работы, потому что твой сын не вступил в комсомол. Ты этого боишься?
Он поднялся. Тень пробежала по его лицу. Кажется, он хотел сказать мне нечто грубое. Но сдержался. Он вообще был человеком исключительной выдержки. Снова сел, глядя куда-то в сторону.
Поколебался мгновение и вдруг резким движением поднял свой свитер, выдергивая его из брюк вместе с рубашкой и майкой. И я с ужасом увидел у него на груди два пулевых ранения. Две глубокие раны, уже затянувшиеся кожей, но оставившие на теле свои страшные следы. Я же о них ничего не знал! Не знал о его ранах! Впрочем, отец никогда не ходил раздетым дома…
Я протянул руку, чтобы коснуться шрамов. Он уже опустил свитер. И, ни слова не говоря, поднялся и вышел из кафе.
– Отец, – я побежал следом за ним, – подожди!
Он обернулся. И я сделал самый главный и самый естественный поступок в своей жизни.
– Прости меня, – сказал я ему, – прости.
Иногда я думаю, что человеком я стал в ту самую секунду, когда догадался попросить прощения у своего отца.
– Глупо, – сказал он, – никогда не думал, что так могу сорваться. Я очень люблю твою маму, Эдгар. Давай поедем быстрее домой и купим по дороге цветы. Она так любит цветы.
Больше он никогда не говорил со мной об этих проблемах. В комсомол я в тот год так и не вступил. Меня приняли позже, уже в последнем классе, но с отцом мы стали друзьями на всю жизнь. А это было важнее всего.
Я вспоминал об отце, когда объявили посадку. Я пристегнул ремни и покосился в угол. Тип, который разговаривал со мной у туалета, дремал, прислонившись к иллюминатору. Ему, очевидно, было холодно, и он накинул на себя плед. Странно, что он решил заснуть после столь необычного разговора со мной. Впрочем, все это нужно проверить.
Через пятнадцать минут мы совершили посадку в Амстердаме. Стюардесса принесла мою куртку и с улыбкой протянула ее мне. Я подумал, что мне еще удастся вернуться в Москву. Вторая стюардесса прошла дальше. Она наклонилась, чтобы разбудить заснувшего в углу пассажира. Чуть приподняв плед, она вскрикнула. Мой «доброжелатель» лежал, чуть изогнувшись, он спал вечным сном. В левом боку у него торчал нож. Кто-то всадил его по самую рукоятку, под сердце. Профессиональный удар убийцы. Я вскочил, с ужасом глядя на мертвого. Кто и почему убил его?
Стюардесса продолжала кричать. Из кабины пилотов выбежал командир корабля.
– Передайте в полицию, – приказал он чуть