Стена. Владимир Мединский
и сделал крюк по пути на Родину.
Из храма – а Кёльнский собор уже более трех веков строился именно как грандиозное хранилище для золотого ларца с мощами – путник вышел словно просветленный. Он забрал у служки свою шпагу, дав тому серебряную монетку, отвязал коня и огляделся. От площади расходились в разные стороны улицы – с домами, похожими один на другой: у большинства нижний этаж кирпичный, а верхние, один или два, деревянные. У некоторых эти верхние этажи, по принятому в больших европейских городах обычаю, выдавались примерно на аршин над нижними, делая и без того неширокую улицу темной и прохладной. Выглядит весьма романтично, только вот к вони столь же традиционной сточной канавы, проходящей ровно по середине брусчатки, Грегори за время своего путешествия так и не привык. Все европейские города, что в Германии, что во Франции, пахнут одинаково, только какие-то повонючее.
Грегори улыбнулся про себя, вспомнив, как ему с хохотом рассказывал один бургундский кузнец, поправлявший подковы: «Будете подъезжать к Парижу – сначала почувствуете запах, а не пройдет и получаса, как увидите городские стены – ха-ха-ха! И эти голодранцы еще именуют себя столицей королевства! Ха-ха! Выскочки и невежи, не знающие толком ни как молиться, ни как помыться. Виданное ли дело: сам король – этот беспутный прощелыга и еретик Анри – меняет веру как девок. Да, каков государь, таково и государство. Ничего, возродится еще наше герцогство – помяните мое слово, месье, возродится![4]»
«Да, – отгоняя воспоминания, покачал головой Грегори, – и представить нельзя, чтобы у нас дома простой кузнец столь же вольготно крыл своего Государя… даже представить… Впрочем, чтобы монарх добровольно менял веру – такого тем паче представить невозможно. А тут это за норму. И не то, что сами короли перекрещиваются туда-обратно, так зачастую и подданных заставляют. Как говорят в Германии, «чья власть, того и вера!». Если местный курфюрст или герцог стал поклонником богохульника Лютера – добро пожаловать всем подданным в лютеранство. А ежели народился добрым католиком – тогда все! – смерть протестантам! Все будем строгой католической веры. И ничего – живут люди: радуются, женятся, детей рожают да добро наживают. Может, так оно и можно? Бог-то один – как любят говорить нынешние ученые-философы, а вероисповедание – уже вопрос традиции»…
Эти греховные мысли давно уже одолевали Грегори, и вот, пока он окидывал взором Кёльнские башни, – снова полезли ему в голову… Фу! Он тряхнул головой так, что шляпа едва не слетела на мостовую.
Портить утро глупыми философствованиями совершенно не хотелось. За городской стеной дышалось свободнее, и всадник повернул коня в сторону реки. В большой торговый порт по Рейну приходили корабли и лодки, груженные разнообразнейшим товаром, отсюда отчаливали суда, на которых купцы везли изделия цехов и мануфактур в разные города и страны.
Приезжий полюбовался сверкающим в утренних лучах широченным Рейном, посмотрел, как сворачивают паруса матросы торговых шхун, как с веселой песней
Объединение французских земель вокруг Парижа в XV–XVI веках шло не менее трудно, чем «сбирание русских земель» московскими князьями. В этом плане отношения королей и Великого Герцогства Бургундского весьма напоминают перипетии истории Москвы и Господина Великого Новгорода, правда в гораздо более жестком и циничном варианте. Порой лишь хитрость и беспринципность монархов удерживали Францию от распада и новых витков религиозных войн. «Париж стоит обедни», – говаривал самый популярный монарх Франции и положительный герой бесчисленного множества исторических романов, пьес и фильмов Генрих IV Наварский: ему пришлось трижды сменять вероисповедание в угоду политической конъюнктуре. На это и намекает кузнец.