Фельдмаршал в бубенцах. Книга третья. Нина Ягольницер

      – Вы правы, донна Ассунта. Только вы толкуете о здравом смысле, а он тут вовсе ни при чем. Видите ли… Я человек одинокий. Всех близких потерял много лет назад. А в этом юноше мне отчего-то чудится тень моих прежних утрат. Вы скажете, что я лицемерю и с Джузеппе, и с собой, но с той ночи во мне будто начал заживать годами гноившийся нарыв. Видимо, я старею…

      Донна Ассунта помолчала. Ее обычное суетливое многословие изменяло ей в присутствии этого человека. Он не трудился назвать своего имени, держался с неподдельной вельможной уверенностью, но все равно отчего-то вызывал у хозяйки плохообъяснимое сочувствие. В его слегка небрежной самоиронии, в частой горьковатой усмешке ей слышалась затаенная душевная мука. Быть может, сама Ассунта начинала стареть, и это ей не к месту мерещился всякий сентиментальный вздор. Но она помнила, как в ту лунную ночь этот франт, насквозь мокрый, ворвался в ее тратторию, неся на руках бесчувственного Джузеппе. Как сидел у постели, покрытой влажными багровыми пятнами, беспомощно убирал с синевато-бледного лица юноши мокрые волосы, хмурился и покусывал губы, следя за хлопотами врача.

      – Послушайте, – проговорила трактирщица ласково и увещевающе, будто с упирающимся пьяным, – раз уж так, зачем вы душу себе курочите? Познакомьтесь с Джузеппе. Поговорите с ним. Поблагодарить вас позвольте. И ему груз с совести снимете, и самому отрада. Вы поймите, не сумеет он снова подаяние принять. Не та закваска.

      Щеголь снова горько усмехнулся:

      – Поговорить… Все-то вы правильно толкуете, донна. Только что я скажу ему? Сударь, я немало наворотил в жизни, и мне самое время искупать грехи. А потому вот вам список моих благодеяний. Извольте ознакомиться и поблагодарить, пусть там, наверху, запишут. – Он сбился с саркастического тона и устало отрубил, – мне ничего не нужно от Джузеппе, донна. Я просто хочу знать, что сумел защитить его. Только и всего.

      – Так вы, дорогой мой, и не узнаете, по углам сидючи, – трактирщица сняла нагар со свечей и выразительно потрясла щипцами, – однако когда, простите, помирать будете – вот тут вам припомнятся и посиделки ваши, и «ничего не нужно», да только поздно уж будет.