Последние Девушки. Райли Сейгер
– они царапали когтями по окнам, оставляя на стекле кровавые следы. Тощие и бледные, они со стонами взывали ко мне, будто вампиры, жаждая, чтобы я впустила их в дом. Вместо клыков у них во рту торчали карандаши, остро отточенные, будто покрытые льдом горные вершины. На их кончиках поблескивали куски плоти.
В одном из кошмаров ко мне явилась Лайза, совершенно такая же, как на обложке своей книги. Тщательно отрепетированная линия ее губ ни разу не дрогнула. Даже когда она выхватила у очередной журналистки карандаш и воткнула его себе в вену на запястье.
Разумеется, по пробуждении я первым делом подумала о ее письме. Воспоминание о нем на всю ночь затаилось в голове, будто капкан с заведенной пружиной, ожидая, когда первый проблеск сознания приведет его в движение. Оно оставалось в моем мозгу и когда я пила сначала одну, а потом вторую чашку кофе.
Больше всего мне не дает покоя неотвязная мысль, что я действительно стала последним человеком, с которым Лайза хотела поговорить, если, конечно, не считать ее сброшенного звонка в 911. Но если это так, то почему? Почему из всех она выбрала именно меня, чтобы поговорить о том карнизе, с которого она мысленно готовилась спрыгнуть? Становлюсь ли я отчасти виновной в ее смерти, раз не проверила вчера почту?
Мой первый порыв был броситься звонить Купу и обо всем рассказать. Даже не сомневаюсь, что он бросит все дела и второй день подряд приедет в Манхэттен только чтобы успокоить меня и сказать, что я не несу за нее ответственность. Вот только я не уверена, что хочу так часто с ним встречаться. Дважды в течение суток мы виделись с ним только раз – ночью в окрестностях «Соснового коттеджа» и на следующее утро, и я не горю желанием повторять эту историю.
Вместо этого я отправляю ему эсэмэску, стараясь придать ей непринужденный характер.
«Как будет возможность, позвони. Но это совсем не срочно и не особенно важно».
Однако чутье подсказывает мне: нет, важно. Во всяком случае, потенциально. В противном случае почему я подумала о письме, едва проснувшись? И почему сразу после этого захотела позвонить Джеффу, просто чтобы услышать его голос, хотя прекрасно знала, что он сейчас на заседании суда, а его телефон выключен и погребен в глубинах кейса?
Я стараюсь гнать от себя подобные мысли, хотя это оказывается невозможно. Если верить телефону, у меня опять дюжина пропущенных звонков. Голосовая почта забита сообщениями. Из них я прослушала только одно, от мамы. Она позвонила рано, когда я еще наверняка спала. Очередной способ избежать настоящего разговора.
– Куинси, это мама, – так начинается сообщение, как будто она не верит, что я узнаю ее монотонный, гнусавый голос. – Мне только что звонил какой-то журналист; просил прокомментировать случившееся с Лайзой Милнер, той девушкой, с которой ты дружила. Я посоветовала ему обратиться к тебе. Думаю, ты должна быть в курсе.
Перезванивать ей нет никакого смысла. Это последнее, чего она бы хотела. Так было всегда, с тех пор как я оправилась после «Соснового коттеджа» и вернулась в колледж. Овдовев, она попросила меня остаться