Женщина и война. От любви до насилия. Рафаэль Гругман
унтер-офицер женского батальона, защищавшего Зимний дворец, Мария Бочарникова, вспоминала: «Женщин арестовали, и только благодаря гренадерскому полку мы не были изнасилованы. У нас забрали оружие… Была только одна убитая». Рано радовались. Женщин «употребили» по назначению, когда, безоружные, они разъехались по домам. Пьяные солдаты и матросы ловили их, насиловали и выбрасывали на улицы с верхних этажей[29].
Если во славу крылатого Эроса женский батальон поимели в ночь политического безвластия под воздействием паров алкоголя, то в Гражданскую войну изнасилования были дозволены и под них подвели идеологическую базу.
«Революционные» солдаты и матросы, которых большевики призывали разрушить до основания прежний мир, «весь мир насилья» – слова из Интернационала, ставшего в 1918-м гимном РСФСР, – получили право грабить, убивать и насиловать. Весной 1918-го власть в Екатеринодаре перешла к большевикам, опубликовавшим декрет «О социализации девушек и женщин в городе Екатеринодаре по мандатам Советской власти», позволявший красноармейцам и начальствующим представителям новой власти «социализировать» (в новоязе оно заменило слово «насиловать») барышень из враждебных пролетариату классов.
В здравом уме понять словосочетание «социализация девушек» невозможно. Большевистский декрет разъяснял, что все девицы Екатеринодара в возрасте от 16 до 25 лет подлежат «социализации». Любой обладатель мандата имел законное право на «социализацию» десяти барышень. По данным «Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков», созданной в апреле 1919 года генералом Деникиным, по этим мандатам за короткий срок были изнасилованы шестьдесят гимназисток, а пятиклассница одной из екатеринодарских гимназий в течение двенадцати суток подвергалась истязанию целой группой красноармейцев, которые затем расстреляли её и сожгли[30].
Те, кто в 1941–45 годах командовали дивизиями, армиями и фронтами, службу в Красной армии начинали в Гражданскую войну. С молодости они постигали большевистские уроки политграмоты, нравственности и жестокости, одним из свидетелей которых был Исаак Бабель, сотрудник газеты «Красный кавалерист», прошедший с конармией польскую кампанию 1921 года.
Макая перо в сок пьяной вишни и повторяя рефреном: «Девяти пленных нет в живых», Бабель красочно описал, как хладнокровно рубили будёновцы саблями пленных поляков. Расстрел польских военнопленных в Катыни будет через двадцать лет, но учителя у энкавэдэшников были достойные, доблестные бойцы конармии.
«Офицера́ ваши гады, – сказал эскадронный, – офицера́ ваши побросали здесь одежду. На кого придётся – тому крышка, я пробу сделаю…
И тут же эскадронный выбрал из кучи тряпья фуражку с кантом и надвинул её на старого.
– Впору, – пробормотал Трунов, придвигаясь и пришёптывая, – впору… – и всунул пленному саблю в глотку. Старик упал, повёл ногами, из горла его вылился пенистый коралловый