В твоем октябре. Олли Ver
и смотрю на него. Громкий и шумный мир застыл – затаил дыхание, глядя на нас двоих. Эти секунды… они выпали из общего потока времени и превратились в звезды – сверкающие, яркие, неповторимые – и каждую эту секунду Бог зажег собственными руками. Бенгальские огни времени. Такое не забывается.
– Она не похожа на меня, – тихо говорю я, опуская глаза на крохотную женщину.
Он смотрит на фигурку, которую я положила туда, где он оставил её в прошлый раз. Его губы растягивает улыбка, сверкающая ровными, белыми зубами.
– Уверена?
Он делает несколько шагов, пара угловатых движений, и вот он садится напротив меня, попутно снимая куртку:
– Женя, – говорит он.
Его голос – высокий и хриплый, словно он много курит.
– Мария, – говорю я.
Он не протягивает мне руку в знак приветствия, не говорит «очень приятно» или «рад познакомиться». Он говорит:
– Я знаю.
Мои брови удивленно вверх:
– Откуда?
Он кладет рюкзак на соседний стул, сверху ложится куртка:
– Иногда ты рассчитываешься безналом. На карте твое имя, так что… – он опускает глаза, но тут же поднимает их – они искрятся азартом и улыбка рисует крохотные морщинки в уголках глаз. – И с чего ты решила, что она не похожа?
– Кто? – на мгновение я теряюсь.
– Твоя копия, – с этими словами он опускает глаза и взглядом указывает мне на женщину между нами.
Смотрю на фигурку и снова на него:
– Я не такая… – пожимаю плечами, ищу слово. Откидываюсь на спинку стула и говорю, – … изящная.
Он смотрит на меня, довольно долго. Мне становится неуютно, и я начинаю отводить глаза. А затем он сообщает мне совершенно буднично, словно это и не секрет вовсе:
– Ты ничего не знаешь о себе.
Официантка приносит кофе нам обоим, ставит ароматный напиток на стол, и как только мы снова остаемся вдвоем, происходит то, чего я так долго ждала – раздаются быстрые барабанные дроби. Я поворачиваю голову и смотрю, как стекло покрывается тонкой сетью прозрачных шрамов, которые быстро сливаются в сетку воды, становясь все толще и гуще, пока, в конце концов, не тяжелеют прозрачными каплями, стекающими по толстому стеклу, и под резко усилившийся шум дождя не превращаются в крохотные водопады самого настоящего осеннего ливня.
Глава 2
Гастон Леру пылится на полке, а моя работа впервые в жизни становится в тягость. Нет, я не из тех людей, кто ненавидит свою работу, наоборот – я отношусь к ней с нежностью родителя, искренне любящего нерадивого ребенка. Несмотря на мою замкнутость, море людей никогда меня не раздражало – я рада, что могу помочь в том, в чем я ориентируюсь. И пусть люди трактуют мою профессию как им вздумается, коверкая её, как на устах, так и в трудовой, но я-то точно знаю, чем она не является: всей этой банальщиной – старший продавец, младший продавец… В хорошие дни я – книжный сомелье, в плохие – литературная проститутка. Но никогда – старший продавец. Никогда. До такого я еще ни разу не опускалась. А потому, если вы придете в крупнейший