Человек, который приносит счастье. Каталин Дориан Флореску
кучер управлял бы этим кебом. Может, лошадь еще какое-то время помнила бы своего хозяина. А о пареньке не вспомнила бы ни одна скотина. Одноглаз недосчитался бы выручки. Берль, единственный порядочный человек из знакомых ему мальчишек, подумал бы, что приятель уже в одном из тех гробов, что регулярно грузят на мертвецкий пароход.
– А ты почему не дома?
– Дома нет, сэр.
– А родители?
– И родителей нет.
– А где ночуешь?
– Где придется. Когда есть шесть центов, то в ночлежке газетчиков на Дуэйн-стрит.
– Кто родители были, знаешь?
– Не знаю, сэр.
– Но должен же ты хоть знать, откуда они приехали.
– Мне было два или три года, сэр, когда меня принесли в приют Айрин. Женщина сказала, что нашла меня плачущим на углу Бауэри и Деланси. Так мне рассказывали. А еще мне рассказывали, что я бегал голышом по галстучной лавке. Или по салуну Максорли, сэр, а мужики усадили меня на стойку и напоили добрым старым ромом. Или что меня нашли на последнем ряду в Театре Пастора на Четырнадцатой улице. И что я не плакал, а хохотал. Якобы я посмотрел весь репертуар. Мальчишки в приюте коротали время, рассказывая мне такие истории. Один даже говорил, что я сын Лотти Коллинз, сэр. Мол: «Ты же так хорошо поёшь. Конечно, ты сын Лотти Коллинз». Когда «Нормания» стояла в порту на карантине из-за холеры, она была на борту. Мол, там у нее начались схватки. Мне столько всего нарассказывали, что я уже ничему не верю.
– Коллинз? Да она просто чертовка! Как там она пела в самой известной песне?
– Там поется так, сэр:
A smart and stylish girl you see,
Belle of good society;
Not too strict, but rather free.
I’m not extravagantly shy,
And when a nice young man is nigh,
For his heart I have a try…
I’m not a timid flower of innocence,
I’m one eternal big expense;
But men say that I’m just immense!
Tho’ free as air, I’m never rude
I’m not too bad and not too good![2]
Что-что, а песни я знаю.
Густав проворчал что-то одобрительное.
– Эпидемия-то в девяносто втором была, тогда тебе было бы сейчас всего семь лет. Не похоже на правду, хоть ты и тощий.
– Да, но я не знаю, сколько мне точно лет.
– На каком языке ты говорил, когда тебя нашли?
– Немного по-итальянски, немного на идише, немного по-английски. На чем в гетто говорят.
– Похоже, помотало тебя по гетто.
– Похоже на то.
– Посмотреть на тебя, так ты и впрямь можешь быть кем угодно. Не удивлюсь, если твой отец был еврей, мать – ирландка, а еще кто-нибудь – итальянец. Или наоборот, – и Густав рассмеялся.
– И я не удивлюсь, сэр.
– Ты что-нибудь знаешь о Германии?
– Только из нескольких заголовков. Почти все немцы уже перебрались из гетто в районы получше. Знаю портовые города, откуда корабли с русскими приходят: Бремен и Гамбург. «Патриа» из Бремена сегодня на якорь встала в Южном порту. Завтра наверняка причалит.
– А больше ничего?
– Кайзера знаю, сэр. Прекрасный человек этот кайзер.
Прозаический перевод песен см. в Приложении.