Ома Дзидай. Вадим Самсонов
готовилась двадцать лет…
– Нет…
Никогда не чувствовала себя такой беспомощной и жалкой. Слишком много осталось во мне чисто человеческого.
– Может, есть другой выход?
– Мидори-тян, – Он отвёл глаза, силясь выразить, что должен был. Затем Наоки посмотрел в мои. – Не говори глупостей. Если так, мы оба погибнем.
– Разве это плохо?.. Я тоже люблю тебя. Давай покончим с собой вместе?
– Ни за что. Не позволю. Не хочешь драться – заставлю!
Наоки не дал мне опомниться. Он занёс над головой меч и произвел режущий удар. Мой клинок сдержал ниндзято.
– Повелитель не ждет!
Мы заколыхались, как ночные костры на ветру. Ворона ликующе каркала в небесах. А сёгун гадал над развязкой.
Я не спешила переходить в наступление. Наоки бил без конца, испытывая меня. Его меч вспарывал воздух со свистом. Стукался о клинок тяжелой нагинаты, петь заставляя сталь. Высокий и сильный, возлюбленный мог весь день так провести, пока своего не добьётся.
Итоги будто предрекли заранее…
– Ну же, Мидори! Давай! – кричал он сквозь бешеный лязг.
Было тяжело переживать наше незавидное положение. Сбывалось наиболее страшное опасение: мне придется убить любимого человека. Безвыходно. Я пыталась свыкнуться с этим умозаключением.
Хотелось жить. Очень. Что ещё лучше, вместе с Наоки. Умирать, так бок о бок. От чужих рук. Но это невозможно. К иному исходу я не была готова. Теперь уж точно.
Бой надлежало закончить.
– Ну же!
Своего он добился. Меч опять опустился, давя на бисэнто. Приложив усилие, я оттолкнула возлюбленного. Наоки начал терять равновесие. Открылся!
Я нанесла четыре точных пореза крест-накрест – по рукам и ногам.
Мышцы перестали его слушаться. По конечностям затрещала жгучая боль. Из ран засочилась кровь. Мое тело отозвалось теми же, мнимыми ощущениями.
Любимый зарычал, стиснув зубы и веки. Он сжал рукоятку меча мертвой хваткой.
Близился последний удар.
Я обрушила оружие на возлюбленного. Лезвие прорубило Наоки от грудной клетки до паха. Он не успел и вскричать.
Голодная сталь разбила кости, как хрупкий фарфор. Разорвала внутренности, кормясь их соками. Происходящее было отчетливо слышно. Все внутри меня сжалось.
Чавкая, клинок вырвался наружу. Наоки пошатнулся. Из раздвинутого чрева показались потроха и лениво вывалились на землю.
С неподдельным ужасом я осознала, что сотворила. Разум затуманился.
Еле хватило смелости взглянуть в раскрасневшиеся глаза. Я вздрогнула: они улыбались мне. Безумно, удовлетворённо.
Пачкая дзукин кровью, любимый силился заговорить сквозь бульканье во рту.
– П-про-щай… Ми-до-ри. – Слоги скакали на его языке. Звук затухал.
– Наоки… – проскулила я, точно побитая собака.
Глаза обволокли слезы. Образ возлюбленного расплылся. Трава приняла его тело в свои мокрые холодные объятия.
Ворона перестала