Херувимы. Поэзия. Николай Сергеевич Гребнев
мы жили вместе две семьи, в половине пятистенного деревянного дома рядом с разрушенной часовней у дамбы-тракта, что соединяла город с миром деревень и дальних городов западного направления. Номер дома был 26. Соседи Пироговы. Их дети скоро осиротели. Помнится, их было трое: Нина, Шура и Борис. Они через год или два разлетелись в разные концы. Нина уехала на Дальний Восток, Шура после окончания медицинского училища вышла замуж за раненого, что лечился в Яранске, и уехала с ним в Ленинград. Борис, должно быть, тоже с ними уехал. Свою половину дома они продали, у нас на покупку денег не было. Новые хозяева пустили свою половину на слом. Так мы оказались в огрызке пятистенка. Потом уже дед в одиночку строил вокруг равалюхи-опилыша дом – новый из старого, купленного где-то в деревне. Кстати, после 10-го класса я поехал в Ленинград поступать в институт, и мать мне дала адрес Шуры Пироговой (Вороновой по мужу). Они жили в коммуналке недалеко от Нарвских ворот. В одной комнате ютились они с сыном Витей. Шура была очень отзывчива и меня выручала. Покормит, когда приеду, даст денег взаймы. Вите тогда было лет шесть. А Борис жил недалеко, в другом городе, ближе к Прибалтике.
Наш дом в Яранске окнами выходил на дамбу и на место бывшей часовенки. Вокруг часовенки росли берёзы. Севернее нас, за огородом, проходила улица Никитина по берегу речушки Ламбы. По весне Ламба выходила из берегов и подтапливала наш дом. Приходилось из окна по доске выбираться на дамбу. Половицы плавали по избе, мыши бегали по ним, а мы, малышня, сидели на печи. Эти воспоминания – уже более поздних лет. Разлуку с Волгой переживал я недолго. Первые дни после переселения в этот дом я с утра, прихватив отцовский хромовый сапог, выходил на крылечко и сидел. Соседи спрашивали: «Ты что, Колюнька, всё сидишь тут, не играешь?». «Жду машину, поеду на Волгу». «А сапог тебе зачем?». « Это мой багаж».
Никто не знал, да и я сам, сколько бы пришлось ждать машину, если бы родители однажды не взяли меня в город. Когда проходили по мосту над Яранью, я воскликнул: «Ой, мама! Волга пересохла, и пароходы все ушли!». С этого времени перестал тосковать по Волге. В Яранске жили тоже небольшим хозяйством: огород, корова (другой живности не помню). Мать с нами, четырьмя детьми, и домашним хозяйством занималась. Отец работал то на берегу пильщиком (пилили брёвна на тёс, плахи) или на спиртзаводе. И всё это запечатлевалось в стихах.
Я мальчонка луговой,
Маленький, несмелый.
Над зелёною травой —
Одуванчик белый.
По цветам ползёт пчела.
У ней крылья – льдинки,
Хоботочком начала
Собирать пылинки.
Вижу бабочки полёт —
Белое мельканье.
Огневой петух идёт
Будто на гулянье.
А вдали, в глазах аж боль,
Марево покровом.
Там рассыпана фасоль —
Пёстрые коровы.
Вижу тётеньку. У ней
Наш подойник славный.
Я бегу навстречу ей:
– Мама!
Пью парное молоко.
Чашка расписная.
Так нам в память глубоко
Детство