Не хочу быть героем. Дивьи люди. Людмила Владиславовна Ударцева
до тридцати не женился – холостым останешься. Хотя, лучше так, по-честному, – продолжил мою мысль Палыч, – чем как мой зятёк к молодой убёг и видали его, а Алёнке-дочке, заявил, мол – любовь. Знаем мы эту любовь, седина в бороду…
– …бес в ребро, – в свою очередь я подхватил его возмущение и продолжил, – спешат как голые в баню с этим замужеством, а потом разводы сплошные… – Мы увлеклись обсуждением распущенности современной молодёжи и, прикончив вторую бутылку, ещё долго сидели в полумраке, поддерживая друг друга во всякой пришедшей в наши головы мысли:
– Вот… ты скажи… все бабы стервы… так? – настаивал мой многоопытный собеседник или скорее его хмель.
– Все, – согласился я и даже головой кивнул, хотя мы почти не видели друг друга в рассеянных бликах скрытой за облаками луны, – натура у них такая, а её не переделать,
– Вот и пусть на нас не рассчитывают! – предупредил Палыч всех упомянутых им сегодня женщин и, раскачиваясь, полез в палатку. Не слабый дедок оказался.
Я немного постоял, глядя, как облака плывут по тёмной панораме неба и, последовав примеру Палыча, улёгся спать прямо на брезентовое дно палатки, положив дорожную сумку под голову. Почти сразу вернулись мысли о неприятностях пережитого дня, но я, как и несколько часов раньше, отодвинул их решение до утра и уснул.
Глава 2
Разбудило меня чувство дискомфорта от непривычной постели. Ещё до того, как проснуться окончательно, я понял, что опять происходит что-то необычное.
Послышался звук, вызвавший приятные мурашки, потом я услышал, что это протяжное пение. Слов было не разобрать, так как язык был вообще не понятен, однако песня полностью захватила мои мысли. Пели «а капелла». Лёжа, перебирая языки и диалекты, я не заметно для себя всё сильнее поддавался простому ритму и наслаждался его звучанием. Многоголосье делилось на чёткие партии, звук приближался, а я не мог понять мужчины поют или женщины и не сразу осознал, что именно затёкшие мышцы спины не давали мне утонуть в пучине проникновенного пения.
За несколько часов сна на твердом полу мне стало казаться, что я чувствую каждый камень, находящийся подо мной. Подниматься не хотелось, и я лежал и слушал, вместо того, чтобы посмотреть, что происходит снаружи палатки, допуская, что песня мне только сниться. От всепоглощающей неги меня отрезала жесткая постель, она словно давила на меня снизу. Сквозь сон закралось подозрение, что я могу ощущать камни даже под землёй – ну, не может четверть квадратного метра поверхности под моей спиной вмещать столько камней!
Боль в мышцах прогнала полностью оцепенение вызванное пением.
– «Изнежила меня Европа – ничего не скажешь!» – Присев, я выглянул из палатки. Ночью ветер унёс все тучи, и ясная луна озаряла лес и траву серым светом. Пение раздавалось где-то рядом, однако перед собой я видел только поле – большое поле, бескрайнее.
«Игра теней в предрассветной мгле», – пришла мне в голову поэтическая строчка. Вечером мы ставили палатку на поляне размером