Восемнадцать с плюсом. Артем Каменистый
а дальше само долечится».
«А тебе никто не говорил, что ты глуп и наивен?»
«Март, выбора не было. Совсем не было. Я на лайт-спеке уходил, а выбор там такой: или спек отпускает и падаю посреди леса, а потом меня муравьи грызут, или в городе мне перельют кровь и сошьют порванные сосуды. По шансам выходило – город лучше».
«У меня подозрение, что сейчас ты в этом не вполне уверен».
«Я провалялся в коме несколько дней».
«Иммунные столько в коме не валяются. Или валяются редко».
«А я провалялся. Город вымер, сам понимаешь. Я пришел в себя в операционной. Живот зашит кое-как, чуть ли не проводом телеграфным, выгляжу плохо. Но, судя по тому, что вижу, мне до последнего ставили капельницы».
«Да ну? Капельницы медсестры ставят. Посмотри вокруг, может, они где-то спрятались. Там обычно сплошь одни шалавы, зато, бывает, симпатичные попадаются».
«Вряд ли».
«Да я тебе точно говорю. Не сомневайся – попадаются».
«Я не о том. Понимаешь, тут по всей операционной валяются обглоданные кости и недоеденные куски тел. Человеческих тел».
«И ты посреди всего этого праздника провалялся несколько дней и теперь что-то мне пишешь? Приятель, да тут что-то не сходится. Я в том смысле, что ты мне врешь».
«Да я и сам себе не верю, но так оно и есть. И еще я тут нашел тетрадь. Это что-то вроде дневника. Короткого. Вначале почти нормально описывается мой случай. Что я сложный пациент, что меня пытались срочно прооперировать. Но потом сам не пойму, что случилось. Написано невнятно, но, похоже, бригада врачей операцию забросила, не закончив. Меня зашил непонятный человек, который оставил записи. В смысле – цифра. Похоже, у него уже прилично потекла крыша, поэтому меня он принял за раненого бога. Дескать, по всем канонам медицины я должен давно ласты склеить, но этого не случилось. Следовательно – бог. Ты прикинь, этот псих превратил кушетку в алтарь. Примотал меня к ней скотчем, нарисовал повсюду какие-то руны своей кровью. Потом и чужая кровь в дело пошла. А дальше начались конкретные жертвоприношения. Стаскивал сюда всяких калек и валил во славу меня. В конце идут каракули. Много каракулей. И чем дальше, тем хреновее они выглядят. Будто кто-то начал забывать, как писать. И забывал все больше и больше. В операционной много кусков тел. По некоторым заметно, что их жрали. Конкретно жрали. Воняет так, что глаза выедает. Короче, я тут в полных непонятках. Хотел сразу свалить, но не представляю, что за дверью ждет. Мне реально стремно выглядывать. Здесь, по крайней мере, от меня пока что ни куска не отхватили».
«О! Да ты умнеешь на глазах. Правильно мыслишь, нешаблонно. Да, Чит, все больницы – плохие места».
«Я в курсе».
«Процесс заражения по-своему у разных цифр протекает. Похоже, тот псих превращался в тварь очень постепенно. Возможно, в его башке до сих пор осталась человеческая мысль. Мысль эта всего лишь одна: он продолжает думать, что ты божественное создание. Но ты… это… про манию величия забудь. Рано или поздно зараженный забывает все, что мешает ему поглощать биомассу. И тебя он тоже забудет. Когда