Несуществующие истории. Юрий Трофимов
поймать смогли, и то потому, что дверь под лестницей заперта, оказалась, если б не дверь, я бы точно утек, только бы меня и видели. Ой, что это я совсем заговорился, а в это время эта толстая тетка из моей вены чуть не литр крови откачивает. Ну я, значит, тот, который кот, хвост трубой поставил, слегка холку вздыбил, когти растопырил и как прыгнул ей на ногу, зубами вонзился, когтями деру, а сам реву, как милицейская сирена.
Так я то думал она сразу убежит или хотя бы отпрыгнет, так ведь нет, спокойно так вынимает из моей руки шприц, кладет на столик в лоток, хватает меня так нагло за шкирку и, не целясь, швыряет меня в ведро и крышкой накрывает. Обидно даже, мне показалось, что я свои когти и зубы, вернее Цезаря, да простит меня любимый кот, в общем я своё оружие чуть в ее дореволюционных чулках не оставил, а во рту то как противно, наверное, даже не стирала с революции, берегла дух молодых бойцов. И главное так грозно заорала:
– Уберите это исчадие ада, а то на опыты отправлю, чтобы его там изучали.
А тем временем Натаха опять матери позвонила и говорит так нервно:
– Мам, переноску захвати для кота, а то нашего Цезаря за плохое поведение на опыты отдадут, чтоб узнать, какой длинны у него кишки.
Я как все это услышал, чуть сам с собой рядом на кровати с инфарктом не слег. Так и затих в ведре, лучше уж домой в клетке, чем под нож этой коновальше.
Вокруг тихо стало, видать тетка ушла, а я даже пытаться не стал крышку у ведра поднимать. Так мы и стали ждать родителей, я, Цезарь, в ведре, Димон на кровати, и Натаха вся в слезах между нами.
Вот так мы и дождались родителей. Мама сразу кинулась ко мне лежащему на кровати, я приоткрыл крышку ведра и тихо так начал мяукать. Отец перестал гладить маму по плечам и как-то даже слишком резко открыл крышку, схватил меня, Цезаря, и затолкал в переноску.
Потом пришел врач, сказал, что у меня, в смысле у Димона, огромная шишка на голове, ну правильно, я же шандарахнулся об пол со всего маху. Больше отклонений нет, скорее всего, сотрясение мозга и вызвало такую защитную реакцию, как непродолжительная кома. Надо надеяться, что через пару дней я смогу очнуться, и они отпустят меня домой. Но, как говорится, делать нечего и мы все отправились домой на родительском Крузаке, только все в мягких креслах, а я в клетке перевозке. И что-то мне так грустно стало, что я решил песенку спеть, ну и значит нежно, думая, залился в разных голосовых тональностях:
– МЯАААУУУ, МЯУУУУ, МЯЯЯУУУ!
Мне даже показалось, что получается душевненько так, только отец не выдержал:
– Наталья, заткни его, или в первый же зоомагазин сдам, причем бесплатно.
Натаха начала что-то бубнить мне, ну не мне, а типа коту, и почему-то стала стучать по переноске, а мне что, я и помолчать могу, могли бы просто попросить перестать петь, я же понятливый.
Приехав домой, меня все таки выпустили. Я гордо прошествовал в туалет и взгромоздился на унитаз. Видимо по привычке, то есть по Димоновой привычке, раскорячился, думая, как же неудобно то, да ещё о том, что Цезарю пора худеть и так под шесть кило раздобрел. А уж когда