Блуждающiй Свљтъ. Романъ во стихахъ. Сергiй Чугуновъ

      В наш век кого-то удивить

      сюжетом иль отменным слогом,

      увы, не просто. Как же быть? —

      когда Самим быть может Богом,

      во мне неутолимый вызван зуд.

      И вспухла от раздумий голова;

      и мысли, облаченные в слова,

      так на бумагу и бегут, бегут…

      Бегут, увы, не подвиг совершить!

      Бегут, в пустой надежде поразить,

      (быть может, стыд пройдя и униженье)

      несокрушимое воображенье

      Читателя, уставшего от дел

      либо томящегося в скуке…

      Довольно слов, пера коснулись руки;

      и Музы райский голос зазвенел…

      «Греховна жизнь, да и любовь греховна…

      се как недуг, им раз переболев,

      мы в мир иной отходим поголовно

      иль в мир воспоминаний-грез… Что лев,

      насытившись, ложится в тень, зевает

      и никого окрест не замечает:

      ни сладкой пищи, ни доступных дев…

      Но все ж, потом, и то непостижимо —

      когда уж нет сил и средств любить;

      нет прав и нет здоровья дале жить —

      нас тянет всех, причем неудержимо,

      пред тем, как вздох предсмертный испустить,

      сосуд греха еще раз пригубить…» —

      Пал Львович Ткач – повеса старый – сына,

      учил искусству жить, а, знать, любить:

      «Лишь женщина в мужских грехах повинна!

      ей угодить иль дабы ей польстить,

      идет на грех и даже смерть мужчина,

      она – грехов его первопричина

      и следствие… Поверь, нельзя грешить,

      не ведая любви, любить безгрешно —

      нельзя… Как, впрочем, жить… Да, то беда!

      Но, во грехах раскаешься когда —

      ан поздно… Впрочем, сын мой, безутешно

      о том рыдать не стоит и труда,

      жизнь такова – то зной, то холода…»

      Сын слушал все, да только без вниманья…

      «Что мне любовь? – пока не до нее…

      Что женщины? – от них одни страданья…

      Любовь – предназначенье не мое!

      Мне ль женщину любить – она убога…

      Терниста и трудна моя дорога:

      я кубок Истины, налитый до краев,

      хочу испить. К чему мне наслажденья? —

      в них толку нет, а, значит, нет ума;

      страстишек плотских, мелких кутерьма

      мои не поколеблет убежденья.

      Хочу наук пополнить закрома,

      пока меня не поглотила тьма…» —

      так думал юноша, на сеновале лежа,

      да не заметил, как и задремал,

      укрывши дранной голову рогожей…

      …И, лишь на пятый раз, он услыхал:

      «Эй! Глеб-каа! Где ты там?! Тя ищут, Глебка, —

      звала его пригожая соседка, —

      Василий Львович да и дядя Пал…»

      Василий Львович – дядя из столицы —

      батянькин брат, за Глебом прилетал,

      ему своих Господь детей не дал,

      так он племянника отправить за границу

      решил… И Глеб на свете все б проспал,

      каб не соседка Ольга Самофал…

      Скрывать не буду, Оля очень Глебу…

      не только очень, да еще давно,

      была по сéрдцу… Сколько раз у неба

      молил любви ее – все тщетно, но

      Глеб не сдавался, Оле так и эдак

      о чувстве намекал… А напоследок,

      перед отъездом, как в плохом кино,

      он ей признался, переврав поэта:

      «Любил ли, Оля, кто тебя, как я¹?»

      Зарделась