Остров живого золота. Анатолий Полянский
становится более наполненной, целеустремленной. Четко соразмеряешь свою нужностъ общему делу, принадлежность к нему. Наверное, поэтому я остался в строю на долгие годы и так прикипел душой к армии, что не мыслил себя без нее. Когда же год назад пришла пора расставаться, стало страшно. Но ничего не поделаешь… На смену приходят новые поколения, к счастью уже не видавшие войны.
Почему же захотелось все-таки вернуться в прошлое? Чем продиктовано стремление рассказать о пережитом?
Все дальше уходят события тех дней. Тем острее начинаешь понимать их масштабность и значение не только для судеб отдельных людей, но и для истории страны. Детали, конечно, утрачиваются. Предано забвению наносное, мелочное, что неизменно сопутствует великим событиям. Зато память отчетливо хранит чувства, которые тогда владели нами. Их чертовски трудно передать словами.
Прежде всего это было удивление, ни с чем не сравнимое ощущение легкости и раскованности. Война позади. Победа!..
Опьяненные ею, ошалевшие от радости, мы покидали Германию и возвращались домой. Мы – это оставшиеся в живых, выдержавшие страшное испытание, которое только может выпасть на долю человека, – испытание войной. Довелось пережить такое, чего не увидишь даже в кошмарном бреду. Доблесть и жестокость, гнев и страдания, кровь и грязь… Все величие человеческого духа и всю низость падения врага.
Изменились ли мы?
Да, изменились. Те, кто выдержал, выстоял, выжил, стали много старше, мужественнее, чище. Таков великий парадокс войны. Гибнут люди – самое ценное достояние земли; гибнут творения их рук; ломаются души, что бывает еще ужаснее, чем разрушения и смерть. И в то же время идет гигантский процесс очищения…
Если идти в огонь – неизбежность, надо и из этого извлечь пользу. Истина проста, как горошина, но не сразу постигается. Когда риск и опасность максимальны, лучше всего воспитываются такие волевые качества, как стойкость, отвага, решительность. А ведь они нужны каждому, кто хочет стать человеком и гражданином!
Я помню себя того, из весны сорок пятого. По нынешним временам совсем пацаном еще был, а уже имел ранение, десять языков на счету, два ордена. Нам, разведчикам, было море по колено. Разумеется, я считал себя толковым воспитателем, умелым боевым командиром.
Сейчас, когда перевалило за пятьдесят, понимаю, насколько был наивен и, чего греха таить, самонадеян. Впрочем, это, возможно, и выручало, заставляло быть беспощадным к себе и к людям. А в той обстановке иначе было нельзя. Без строгости, без самой неуступчивой требовательности, когда человек не имеет права остаться жить, если не выполнил задание, немыслим успех в бою. Говорю не ради красного словца. Прожив в армии долгую жизнь, глубоко понял, насколько целесообразен железный воинский порядок, где властвует безраздельная сила приказа.
Человеку свойственно самовыражение, потребность предостеречь других от собственных ошибок и неудач. Убежден: тем, кто идет следом за нами, кому сейчас сорок, двадцать, пятнадцать, нужно знать, как