Балканы: окраины империй. Андрей Шарый
href="#n_4" type="note">[4], а также представители македонских земель, входивших в состав Греции и Болгарии, состоялось в православном монастыре Прохора Пчиньского. Отец Прохор – лесной аскет середины XI века, знаменитый тем, что предрек царствие земное будущему императору Византии Роману IV Диогену. Легенда гласит: взойдя впоследствии на престол (особым способом, женившись на вдове предыдущего императора), Диоген отблагодарил обитавшего в пещере на горе Козьяк старца, повелев заложить в его честь храм. Предсказание отшельника не принесло императору счастья: вскоре Диоген был ослеплен политическими противниками и отправлен в изгнание.
Мне приходилось навещать построенную во славу Прохора обитель, теперь накрепко связанную в массовом сознании не только с подвигом православной святости, но и с традициями национально-освободительной борьбы. Это бедненький и очень живописный край: косо уходящая в леса и холмы тишайшая речушка Пчинья, щебет райских птичек, разноцветье полевых трав. Монастырский собор возведен в византийской традиции на руинах древнего храма; в его алтарной части покоятся мощи святого старца; в углу гробницы зияет отверстие, откуда, как уверяют, вот уже почти как тысячу лет истекает благодатное миро.
Поскольку македонскую государственность провозгласили на территории, после Второй мировой войны административно отошедшей к Сербии, посвященный Антифашистскому собранию мемориал, когда время пришло, оборудовали на бывших монастырских землях в ближайшем “своем” селе Пелинац. Коммунисты перекраивали карту Европы не смущаясь, но планы Иосипа Броза Тито расширить южнославянское государство за болгарский и греческий счет не сбылись. Так называемую пиринскую Македонию (название происходит от горного массива на юго-западе современной Болгарии) партизанский маршал планировал переподчинить себе. О “македонском” выходе к Эгейскому морю Тито еще до окончания войны договорился со Сталиным (советский вождь согласился счесть Салоники славянским городом). Однако из этого ничего не вышло, а еще полвека спустя новая Македония оказалась в окружении соседей, каждый из которых имеет к ней какие-нибудь претензии.
До монастырского съезда 1944 года македонские славяне использовали свой язык преимущественно для бытового общения. Родная речь иногда звучала в театральных постановках, применялась для выпуска прокламаций и малотиражных подпольных газет. Базой для “официальной” словесности послужили распространенные в долине Вардара центральные говоры западномакедонского диалекта – те, что посвободнее от влияния и сербского, и болгарского языков. Идеологической подкладкой лингвистической (да и национальной) конструкции стала работа македоно-болгарского филолога Крсте Мисиркова “О македонском вопросе”. В Скопье эту книжку в полторы сотни страниц считают краеугольной для толкования понятия “македонизм”, а в Софии в трактате Мисиркова находят многочисленные внутренние противоречия. Я тщательно проштудировал