Инквизитор. Мощи святого Леопольда. Борис Вячеславович Конофальский
поцеловал и крепко обнял, после чего произнёс громко:
– Братья-рыцари свершите акколаду. Теперь это брат наш.
Волков стоял как в тумане, а к нему стали подходить люди, крепкие, суровые, у кого лицо в шрамах, у кого фаланг на руках не хватало, они жали ему руку, называли имя своё и крепко обнимали, и целовали дважды, говорили:
– Рад, что вы теперь с нами, брат.
– Добро пожаловать, брат.
И ещё что то и ещё.
Солдат, вернее уже кавалер, их имён не запоминал, не мог он в таком состоянии, что то запомнить, он едва дышал от переполнявших его чувств, и глаза его были наполнены слезами. Их приходилось вытирать незаметно. И он не мог ничего отвечать этим заслуженным людям, обнимал их молча и крепко. Ни когда в жизни у него не было слёз, даже когда за день, за один день, в проломе стены полегла треть его близких и друзей, его глаза не увлажнились, а тут…
Он и не помнил, как всё закончилось, как стали расходится добрые люди архиепископа, и священники и церковные служки, а к нему подошли его люди. Стали поздравлять его. У Брунхильды и Агнес глаза тоже были мокры. А Ёган и Сыч ужасно гордились им. А вот Роха бурчал тихо:
– Пусть теперь рассказывает кому угодно, что он не ловкач и проныра. Чёртов, Фолькоф, ну ловкач… Рыцаря получил, чёртов мошенник…
Пока новоиспечённый кавалер принимал поздравления своих людей, один неприметный монах принёс ему бумагу.
Волков развернул её и прочёл:
«Сего дня, сего года Август Вильгельм герцог фон Вуперталь, граф фон Филенбург архиепископ и курфюрст Ланна даровал милость свою и произвёл в рыцарское достоинство доброго человека, славного деяниями своими, который зовётся Иероним Фолькоф.
Отныне доброго человека этого, должно всем звать Божьим рыцарем, кавалером и господином. И пусть так будет, и о том запись есть в разрядной книге славного города Ланна и герцогства Вуперталь».
У кавалера затряслись руки. Он ещё раз перечитал бумагу и, взглянув на монаха, что принёс бумагу, спросил:
– Какого ещё Иеронима? Это ты написал?
– Нет, – отвечал монах и, указав на невероятно толстого монаха, что сидел в углу храма за маленьким столом и писавшего что-то.
Волков быстро подошёл к тому и тихо сказал:
– Перепиши немедля, я не Иероним, я Ярослав.
– А так вы из Эгемии, там у всех такие странные имена. Мне сказали Иеро Фолькоф, я думал, что вы Иероним,– заметил толстый монах,– а переписать нет никакой возможности, я вас и в разрядную книгу так записал.
– Яро, дурак, Яро, а не Иеро. Яро от слова Ярослав. Перепиши и в разрядной книге,– настаивал Волков.
– Сие и вовсе невозможно, исправлять в книге воспрещается.
– Вырви страницу и перепиши,– начинал злиться кавалер.
– А это уже преступление,– тряс жирным подбородком монах,– книга прошита и страницы пронумерованы.
– И что ж мне теперь делать?– Спросил Волков, выходя из себя.
– Живите так,– не чувствуя опасности, небрежно предложил толстяк.
Не говоря больше ни слова, Волков