Камышенские сибирячки. Антонина Евстратова
кота, побежала к нему. У них была взаимная любовь, кот от удовольствия, терся своей толстой мордочкой об худые ноги своей подружки. Она каждую вечернюю дойку ходила с матерью, брала алюминиевую пол-литровую кружку, садилась на корточки рядышком с Матреной и подставляла ее под соски огромной коровы. Молоко через минуту наполняло кружку до краев, а сверху поднималась пушистая пена, затем она пила его, не отходя от матери, с удовольствием смакуя маленькими глоточками, сопела в кружку, а в горле было слышно, как она его глотала. Напившись, она облизывала губы, а что оставалось на донышке, отдавала коту, который терпеливо ждал свою порцию.
Спать ложились засветло, потому, что местность была не электрифицирована, а керосин для лампы экономили.
Больше всего, Тоня любила спать с матерью на мягкой перине и слушать ее голос. Иногда она рассказывала о дедушке, своем муже и, каждый раз ругала его, что не слушался ее, поэтому закапали его в ямку.
Она представляла себе, как это было, и очень боялась, что и ее закапают, старалась слушаться всех и никогда не забывала об этом.
Ее радовало хорошее настроение матери, но это было очень редко. Одно смешило мать, она часто вспоминала соседку Феклу, как та испугалась радио.
После ВОВ в деревне во всех избах проводили радио и всем жителям выдали безвозмездно редукторы, это были круглые, большие черные тарелки, которые вешались на гвоздь, вбитый в стену.
Все жители ждали включения, так как никогда не видели и не слышали, чтобы тарелка говорила. Кому еще не успели выдать тарелки, пришли к Фекле, чтобы посмотреть на это чудо.
В её однокомнатной просторной избе не было мебели. Кроме русской печи, стоял широкий топчан. На нем можно было поместиться всем домочадцам из трех ее взрослых дочерей вместе с самой Феклой. Такой же деревянный стол, стоял посередине комнаты, а под ним две длинные скамьи. В углу у печи стоял жестяной небольшой бак, наполненный водой закрытый деревянной крышкой, а на ней стояла алюминиевая солдатская кружка.
Любопытных набралась полная изба. Те, кто моложе, сидели даже на печи, опустив босые ноги, а кому не хватило места стояли в сенцах и на улице.
Никто не верил, что тарелка заговорит, со всех сторон комнаты доносились разговоры, перекрикивали друг друга, переспрашивали. Было очень шумно и похоже на жужжание роя пчел.
– Все это брехня! – говорили одни.
– А может не брехня! «Обождем, осталось ждать недолго», – говорили другие, размахивая руками.
Фекла, маленького роста, тощая, но очень проворливая, всегда была впереди всех, и к тому же очень любопытна.
Она, как хозяйка избы, могла позволить себе всё, подтянув скамью ближе к стене, где висела тарелка, поставила на нее старую табуретку, взобравшись на нее, она оказалась выше всех собравшихся. Приложила ухо к тарелке, ее худое лицо было серьезным, а черные глаза, запавшие в орбиты, застыли в ожидании, что заставило всех стариков, женщин и подростков затихнуть и насторожиться.
В избе, как по команде