Потенциальные монстры. Анастасия Борисова
и напевают себе под нос, а завтра перестают выщипывать брови и говорят, что реальная жизнь – дерьмо. Мне стало интересно, что мой отец носил раньше, вместо своего грязного комбинезона? До того, как на него наложили заклятие?
Наша соседка, мисс Броуди, время от времени приносила нам домашние пироги. Они были очень красивыми, но на вкус какими-то странными. Я боялась, что она хочет нас отравить, а отец всегда лопал её пироги ложкой, даже не разрезая. И запивал пивом. Позже я узнала, что яд назывался содой.
Мисс Броуди однажды сказала, когда передавала мне в руки здоровое блюдо с очередным пирогом. Посмотрела сверху вниз, улыбнулась и сказала:
– Ты очень бледная, дорогая. Тебе нужно лучше питаться. Мужчины совершенно в этом не разбираются. Твой отец – очень хороший человек. Он грустит из-за того, что случилось, поэтому я приношу вам пироги. Чтобы он не грустил, понимаешь? – она подмигнула мне, – ему нравятся мои пироги?
Я не сказала мисс Броуди про то, что он ел их ложкой и запивал пивом. Не сказала и про то, что каждый раз после трапезы он подолгу не выходил их туалета.
– Наверное, – вот, что я ответила. И хоть от пирогов мисс Броуди лично для меня не было никакой пользы, зато именно благодаря ей я совершенно точно знала, что у моего отца была грустная история.
– Самой в голову ничего не приходит? – с подозрением спросил он, но я только пожала плечами.
– Понятия не имею, Джемма. Какие у нас с тобой могут быть грустные истории? Нет, ничего не знаю.
Я снова вспомнила мисс Броуди. Она говорила – грустно, что у тебя нет мамы. Грустно? Не особенно. Мама умерла давно, я совсем её не знала. Так уж вышло, что всегда были только я и отец. Можно ли грустить об отсутствии того, чего никогда не имел?
– Но как же мне быть? – спросила я.
– Придумай, – выпалил отец, теряя интерес к моей проблеме.
– Придумать? – я повторила в полголоса и в тот момент будто распахнула дверь в другое измерение. Можно было придумать. Взять и придумать. Что угодно – самое грустное событие. Мне не очень-то и хотелось грустить, но любопытство потянуло меня, как собачку на поводке, в неизвестность. Я отправилась на скамейку у озера, готовая попробовать, готовая придумывать. С чего начать? Шарик, полный возбуждения, медленно сдувался. Как вообще можно придумать грустное событие?
– Откуда мне знать, что я буду грустить? – размышляла я, – вдруг я никогда не буду грустить совсем? Это хорошо. Только главное не улыбаться всё время, как Иззи. Он очень странный, и у него кривые зубы. Наверное, ему не бывает грустно. За это его никто не любит. Он улыбается, а его дразнят. Много улыбаться нельзя, иначе никто тебя не будет любить.
Я помню, как смотрела вдаль, на другой берег, покрытый густыми зарослями леса. Придумай – сказал отец, и это прозвучало, как команда для мозга или же какой-то внутренней силы, спавшей двенадцать лет, а теперь неожиданно проснувшейся и рвущейся в бой.
У меня были симпатичные розовые часы на руке, однако я даже не смотрела на них. Забыла обо всём, провалившись