Страсть Клеопатры. Энн Райс
ей определять, скрывается ли в далеких тенях что-то материальное или нет, и способность в считаные минуты запоминать огромные объемы текста. Обретя такие умения, она ощущала, что сможет удивительно легко отказаться от своих скучных и утомительных повседневных обязанностей.
– Ты встревожена? – спросил Рамзес, беря ее за руку.
– Нет, не встревожена. Просто задумалась.
– Поделись со мной своими мыслями.
В его тоне чувствовались мощь и царственность, и одновременно доброжелательность. Все потому, что на протяжении многих сотен лет он играл роль мудрого советчика, тогда как правил как фараон всего шестьдесят четыре года.
– Я думала о том, что могло бы людей в нашем положении в конце концов подтолкнуть к тому, чтобы выбрать уединение, – ответила она.
– Интересно. Изоляция без компаньона была бы немыслимой для меня. Потому что для меня уединение означает лишь одно – сон. А он был бы предпочтителен только в том случае, если требования человека, призвавшего меня к жизни, стали бы невыносимы.
– Выходит, ты не допускаешь мысли, чтобы поселиться со мной на каком-то необитаемом острове, где не могут жить простые смертные?
– А ты мечтаешь об этом, Джулия?
– Я не вполне уверена, но такая возможность кажется очень соблазнительной. Однако лишь как одна из тысячи других. Или даже из миллиона. Потому что сейчас у нас достаточно времени, чтобы опробовать их все.
Рамзес улыбнулся и на ходу прижал ее к себе ближе.
– Наслаждаться этим даром вместе с тобой – совсем другое дело. Все вообще воспринимается иначе, когда ты чувствуешь, что ты не одинок. Но с тобой это ощущается особенно ярко.
– Так и должно быть. Только что ты назвал это даром, но прежде для тебя это было проклятием, и самого тебя звали Рамзесом Проклятым. Но сейчас я даже представить себе не могу, чтобы ты назвал себя так. И это радует меня, Рамзес. Очень радует.
– Да, теперь я и сам вижу, что проклятьем было не бессмертие, а та роль, которую я выбрал для себя. Роль советника. Я ни на секунду не пожалел об этом, но в конце концов это стало невыносимым. И я не могу больше винить в своих прошлых несчастьях исключительно падение власти Клеопатры.
– Или падение Египта, – прошептала Джулия.
– Да. Мною руководила жажда новой жизни, но у меня не было возможности ее утолить. Поэтому я добровольно отдал себя во власть времени. Открытие твоего отца, мое пробуждение были знаками судьбы, но самое замечательное в этой судьбе – это ты, моя Джулия.
Эти слова побудили Джулию с восторгом броситься к нему в объятия. Ее шею враз опалило его горячее дыхание. Час был уже поздний, и такое бурное проявление чувств в это время казалось Джулии абсолютно неприемлемым, даже в Париже. Но только до принятия ею эликсира.
– Нам необязательно возвращаться в Лондон, Джулия. Если, конечно, ты этого не хочешь.
– Наоборот, я хочу этого. И это не просто ради Алекса, Рамзес. Я мечтаю об этом торжестве, этой помолвке, я хочу праздника