Хмурое утро. Алексей Толстой
хоругвей, – это подвезенные на автомобилях попы благословляли войско в открытом поле, на виду у красных батарей…
Моряки тоже вылезли – животами на бруствер. Дышали тяжело. Байков сказал, чтобы насмешить:
– Эх, по ангелам прямой бы наводкой.
Никто не засмеялся. Латугин сказал резко, повелительно:
– Командир, давай выкатывать орудия на открытое, – что мы тут, как крысы, в яме…
– Без упряжек не справиться, Латугин.
– Справимся…
– Не смеешь, не смеешь ты в бою спорить с командиром, это анархия, – закричал Шарыгин до того неожиданно, некрасиво, по-ребячьему, что моряки угрюмо оглянулись на него. Он схватил в обе горсти песку и начал тереть себе лицо изо всей силы. Вернулся на место, на номер, и стал неподвижно, только большие ресницы его дрожали над натертыми щеками.
Телегин слез с бруствера, подошел к пушке, тронул ее за колесо.
– Латугин внес правильное предложение, товарищи… На всякий случай давайте-ка здесь раскидаем землю.
Моряки, до этого следившие за его движениями, молча кинулись к лопатам и начали раскидывать уступ в котловане в том месте, где легче всего можно вытащить орудие на открытое место.
– Телегин, – надрывая осипшее горло, закричал Сапожков, – Телегин, командир спрашивает – возможно ли своими силами выкатить орудия на открытое?
– Ответь: возможно.
Телегин сказал это спокойно и уверенно. Латугин, работая лопатой, хотя нестерпимо жгло и ломило раненое плечо и кровь сочилась сквозь повязку, толкнул локтем Байкова:
– Люблю антилигентов. А?
Байков ответил:
– Поучатся еще решетом воду носить, кое-чему у мужика и научатся.
Внезапно тишина разодралась грохотом ураганного огня. Телегин кинулся к брустверу. Равнина вся наполнилась движущимися войсками. Справа – наперерез им – по невысокому полотну, завывая, дымя, выбрасывая ржавые дымки, неслись бронелетучки прославившегося в этот день командира Алябьева. Внимание Ивана Ильича было сосредоточено на ближайшем прикрытии – роте качалинского полка, лежавшей за проволокой даже не в окопах, а в ямках. Только что им повезли бочку с водой. Лошадь забилась, повернула, опрокинула бочку и умчалась с передками. Телегин увидел вчерашнего чудака-верзилу Ивана Гору. Он, точно вприсядку, бегал на карачках вдоль окопов, – должно быть, раздавал патроны – по последней обойме на стрелка…
Левее расположения роты (и телегинской батареи), ближе чем в полуверсте, залегал тот самый овраг, прорезавший фронт до самого города. Весь день овраг был под обстрелом, и казачьи лавы выносились из него далеко отсюда. Сейчас Иван Ильич, следя за особенной тревогой бойцов Ивана Горы, понял, что казаки непременно должны пробраться оврагом поглубже – атаковать окопы с тылу и батарею с фланга и наделать неприятностей. Так и случилось…
Из оврага, совсем близ укреплений, вынеслись всадники, раскинулись, – часть их стала поворачивать в тыл Ивану Горе, другие