Там, где кончается арена…. Владимир Кулаков
и криво усмехнулся:
– Кхе, итальянец!.. Чёй-то не похож! Морда – русопятая, белёсый, глаза голубые. Те вроде чёрные, как армяне.
Старослужащий механик-водитель Сурен Айвазян ворчливо отозвался:
– Настоящие армяне – блондины с голубыми глазами! Ара, это мы после турок почернели…
– А после меня – поседели! Гы-ы–ы!..– прапорщик снова самодовольно заржал. Его тупые солдафонские изуверства были притчей во языцех среди личного состава первого батальона. Терешко расплылся в очередной кривобокой улыбке, обнажив такие же зубы, которые расселились по его дёснам, как овощи на грядках, посаженные по пьяни. Вид у прапорщика был своеобразный и запоминающийся. Небесная творческая мастерская слепила эту «скульптуру», явно не мудрствуя лукаво, из остаточного материала, что валялся под руками. Перед строем стоял долговязый нескладный детина с узкими плечами и непропорционально маленькой головой, которая напоминала наспех сварганенный колобок – подгоревший и приплюснутый. Венчала всё это фуражка с офицерской кокардой, сдвинутая на затылок. Из-под неё выглядывал прямой реденький чуб цвета прелой соломы и оттопыренные уши-локаторы. Выцветшие брови и такие же ресницы обрамляли суетливые глазки-пуговки неопределённого цвета, сдвинутые к конопатой переносице. Отслужив срочную в танковом полку, в танк он так ни разу и не залез, даже ради любопытства. «Чё я там не видел? Трактор он и есть трактор, только с дулом».– «Со стволом!» – поправляли его бывалые. Так или иначе Терешко «отшланговал» все два года сначала на дивизионном хоздворе среди свиней и прочей живности, а закончил «в тепле и чистом обмундировании» в каптёрке, заведуя нехитрым солдатским хозяйством танковой роты. Восседал он там этаким Гобсеком, у которого даже положенное выпросить было сложнее сложного… Сейчас его манера ходить, общаться, отдавать честь старшим по званию и прочее – весь его странноватый внешний вид напоминал помесь этакого законченного дембеля, ни в грош не ставившего начальство, и, одновременно, представителя младшего комсостава, которому в школе прапорщиков всё-таки объяснили, как надо соответствовать армейской действительности, коли уж навесил погоны на плечи и сам себе подписал судьбу на ближайшие несколько лет. Последнее его явно тяготило, и он периодически отрывался на солдатах, лютовал, поощряя дедовщину во всех её проявлениях…
– Ну, и откуда ты, «Сардэлли», сынок? – прапор нарочно исказил фамилию Сашки и снова разулыбался. Постоянно злой и вечно всем недовольный, прапорщик Терешко сегодня непривычно сиял, как начищенная солдатская бляха после асидола. Секрет был прост: после многомесячных обхаживаний, тактических выкрутасов и осады прыщеватая медсестричка Танька из гарнизонного госпиталя вчера наконец-то сдалась и провела ночь в его холостяцкой конуре офицерской общаги…
– Боец! Вопрос понятен?
– Никак нет! – Санька со скрытой улыбкой «включил дурака», выпятил грудь и ел глазами «главнокомандующего», памятуя о знаменитом указе Петра: «Подчинённый должен иметь вид лихой и придурковатый. Дабы не смущать начальство разумением