КГБ против СССР. Братья Швальнеры
да еще и как на грех проходил мимо, значит, что же, виноват? Э, нет, товарищ генерал, оперативно расследовать и правильно – не всегда одно и то же… Да и потом – не забывайте, что Акаев раньше работал в республиканском ЦК. Сунуться в этот дом без проверки, с шашкой наголо может только генерал КГБ, да и то велик риск, что его потом по голове не погладят. А я, увы, пока не генерал. Так что, пойдем?
Хозяин – почтенный сухой старик в халате и тюбетейке – встречал гостей на пороге. Как чувствовал, что вот-вот должны они к нему прийти. Как будто скорее хотел вырвать этот больной зуб, устранить все противоречия. Да вот только мог ли? Если бы мог, то, с его-то советским почетным прошлым, давно бы уж стоял на пороге областной прокуратуры… Значит, что-то внутри него самого не давало ему сделать первый шаг. Была какая-то тайна, которая, как скелет в шкафу, отягощала ему дорогу. Долго думал об этом Колесниченко, и, наконец, сегодня сам решил все разведать.
По-восточному гостеприимный дом встречал даже таких, не вполне светских посетителей тепло. Пили чай, ели сладкую пахлаву, фрукты, даже зимой имевшиеся в доме ветерана. Колесниченко начал разговор напрямую.
– Скажите, Джура Акаевич, ваш сын…
Старик не дал ему договорить:
– Давно ходите вы как собаки вокруг моего дома. Давно хотите сказать, да молчите. Мать расспрашивали, соседей расспрашивали, куда Николай делся. А в газетах все подробно расписано. Я понял – вы его подозреваете. Но зачем, зачем ему вдруг понадобилось убивать Султана? Они и знакомы-то не были…
– Вот в этом мы и пытаемся разобраться. Пока никто не делает никаких выводов, даже приблизительных…
– А почему? Чего вам не хватает? Значит, нет у вас доказательств. Так зачем заставляете честного человека скрываться?
– Вы полагаете, он скрывается? У вас есть какие-либо данные? – подозрительно начал диалог Бобков.
– Даже если бы были, я бы вам не сказал, – зло проронил старик. – Не верю я, что он убил и скрылся. Думаю, что убежал от подозрений. Специально… Мой сын… Он не такой…
Внезапно старик закрыл испещренное морщинами лицо руками и заплакал навзрыд. Колесниченко вспомнил своего отца, такого же пожилого ветерана, который с годами стал таким же мнительным, постоянно стал писать и звонить сыну, когда тот в бесконечной череде командировок мотался по всему Союзу, видимо, боясь не успеть сказать простых трех слов… Ему стало жаль старика. И противно стало от осознания той миссии, что была на него возложена. Он вспомнил слова Андропова о возможной причастности к убийству генерала Яхъяева и Рашидова. И стало вдвойне мерзко – он, следователь прокуратуры, сидит и мучает почтенного старика, когда, возможно, настоящие убийцы спокойно восседают в правительственных кабинетах… Но получилось быстро взять себя в руки – ведь, если не этот допрос, все так и будут возводить напраслину на невиновного, а отыскать истинных преступников не получится никогда. Есть такое слово – «надо».
– Понимаете, –